Все стихи. Пробуждение Тагор сорвешь сострадательной рукой мою жизнь цветок

Р абиндранат Тагор (1861-1941 годы.) родился в г. Калькутте и был младшим из четырнадцати детей в семье индийских браминов. За свои литературные произведения Тагор получил Нобелевскую премию мира в 1913 году, как человек «сближающий культуры Востока и Запада». Рабиндранат Тагор был удостоен почетной степени четырех университетов Индии, а также был почетным доктором Оксфордского университета. Наряду с этим, его произведения пользовались у простых бенгальцев такой популярностью, что воспринимались как народные. Люди в далеких индийских деревнях пели его песни (которых поэт написал более 3 тысяч), читали вслух его стихотворения, приводили его изречения, даже не зная, кто их автор…

* * *
Ветер ты старые ивы развей.
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали.
Не разглядишь меня,
Не разглядишь меня, друг мой,
Прощай...

Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда-нибудь,

Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.

В полночь забвенья

Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли

Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.

Это не сон.
Это не сон.

Это любовь моя.
Это любовь моя.
Это любовь моя.

* * *
ИНДИЯ-ЛАКШМИ

О ты, чарующая людей,
о земля, сияющая в блеске солнца лучей,
великая Мать матерей,
Долы, омытые Индом шумящим, ветром - лесные,
дрожащие чаши,
С Гималайскою в небо летящей снежной короной
своей;
В небе твоем солнце взошло впервые, впервые леса
услышали веды святые,
Впервые звучали легенды, песни живые, в домах твоих
и в лесах, в просторах полей;
Ты - вечно богатство цветущее наше, народам дающая
полную чашу,
Ты - Джамна и Ганга, нет краше, привольней, ты -
жизни нектар, молоко матерей!

* * *
По ночам под звуки флейты бродят звездные стада.
Ты коров своих, незримый, в небесах пасешь всегда.
Светоносные коровы озаряют сад плодовый,
Меж цветами и плодами разбредаясь кто куда.
На рассвете убегают, лишь клубится пыль вдогон.
Ты их музыкой вечерней возвращаешь в свой загон.
Разбрестись я дал желаньям, и мечтам, и упованьям.
О пастух, придет мой вечер - соберешь ли их тогда?

* * *
НОЧЬ.
О ночь, одинокая ночь!
Под необъятным небом
Сидишь ты и что-то шепчешь.
Глядя в лицо вселенной,
Волосы расплела,
Ласкова и смугла...
Что ты поешь, о ночь?
Снова слышу твой клич.
Но песен твоих доныне
Я не могу постичь.
Дух мой тобой вознесен,
Взоры туманит сон.
И кто-то в глуши души моей
Песню твою поет, о любимая.
Голосом легким твоим
Вместе с тобой поет,
Словно родной твой брат
Заблудился в душе, одинок,
И тревожно ищет дорог.
Он гимны отчизны твоей поет
И ждет ответа.
И, дождавшись, навстречу идет...
Будто беглые звуки эти
Будят память о ком-то былом,
Будто смеялся он здесь, и плакал,
И звал кого-то в звездный свой дом.
Снова он хочет сюда прийти -
И не может найти пути...

Сколько ласковых полуслов и стыдливых полуулыбок,
Старых песен и вздохов души,
Сколько нежных надежд и бесед любви,
Сколько звезд, сколько слез в тиши,
О ночь, он тебе дарил
И во тьме твоей схоронил!..
И плывут эти звуки и звезды,
Как миры, обращенные в прах,
В бесконечных твоих морях.
И когда на твоем берегу я сижу одинок,
Окружают песни и звезды меня,
Жизнь меня обнимает,
И, усмешкой маня,
Уплывает вперед,
И цветет, и тает вдали, и зовет...

Ночь, я нынче пришел опять,
Чтобы в очи твои глядеть,
Я хочу для тебя молчать
И хочу для тебя петь.
Там, где прежние песни мои, и мой потерянный смех,
И мечтаний забытых рой,
Сохрани мои песни, ночь,
И гробницу для них построй.

Ночь, я вновь для тебя пою,
Знаю, ночь, я любовь твою.
Песнь укрой от пристальной злобы,
Схорони в заветном краю...
Будет медленно падать роса,
Будут мерно вздыхать леса.
Тишина, подпершись рукою,
Осторожно придет туда...
Лишь порою, скользнув слезою,
Упадет на гробницу звезда.

* * *
МЫ ЖИВЕМ В ОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

Мы живем почти что рядом: я вон там,
Тут она,- нас разделяет только луг.
Их лесок покинув, может в рощу к нам
Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг.
Розы те, что в час молитв очередной
В воду с гхата их бросают богу в дар,
Прибивает к гхату нашему волной;
А бывает, из квартала их весной
Продавать несут цветы на наш базар.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.

К той деревне подошли со всех сторон
Рощи манго и зеленые поля.
По весне у них на поле всходит лен,
Подымается на нашем конопля.
Если звезды над жилищем их взошли,
То над нашим дует южный ветерок,
Если ливни гнут их пальмы до земли,
То у нас в лесу цветет кодом-цветок.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.

* * *

И за пустое небо уцепиться,

В испуге просыпаюсь я и вижу,

* * *
НЕВОЗМОЖНОЕ

Сколько раз непогожею ночью в объятьях моих
Засыпала любимая, слушая ливень и стих.
Лес шумел, растревоженный всхлипом небесной струи,
Тело с духом сливалось, рождались желанья мои,
Драгоценные чувства дала мне дождливая ночь,

Ухожу в темноту, по размокшей дороге бредя,
И в крови моей слышится долгая песня дождя.
Сладкий запах жасмина порывистый ветер принес.
Запах дерева малоти, запах девических кос;
В косах милой цветы эти пахли вот так же, точь-в-точь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Погруженный в раздумье, куда-то бреду наугад.
На дороге моей чей-то дом. Вижу: окна горят.
Слышу звуки ситара, мелодию песни простой,
Это песня моя, орошенная теплой слезой,
Это слава моя, это грусть, отошедшая прочь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

* * *
ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ

Кем ты будешь,
Читатель стихов, оставшихся от меня?
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня,
удастся ли им донести частицу моих рассветов,
Кипение крови моей,
И пенье птиц, и радость весны,
И свежесть цветов, подаренных мне,
И странные сны,
И реки любви?
Сохранят ли песни меня
В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня?

Не знаю, и все же, друг, ту дверь, что выходит на юг,
Распахни; присядь у окна, а потом,
Дали завесив дымкой мечты,
Вспомни о том,
Что в былом, до тебя ровно за сто лет,
Беспокойный ликующий трепет, оставив бездну небес,
К сердцу земли приник, приветом ее согрет.
И тогда же, освобожденный приходом весны из пут,
Охмелевший, безумный, самый нетерпеливый на свете
Ветер, несущий на крыльях пыльцу и запах цветов,
Южный ветер
Налетел и заставил землю цвести.

День был солнечен и чудесен. С душою, полною песен,
В мир тогда явился поэт,
Он хотел, чтоб слова, как цветы, цвели,
А любовь согревала, как солнечный свет,
В былом, до тебя ровно за сто лет.

В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня,
Поющий новые песни поэт
Принесет в твой дом привет от меня
И сегодняшней юной весны,
Чтобы песни моей весенний ручей слился, звеня,
С биением крови твоей, с жужжаньем твоих шмелей
И с шелестом листьев, что манит меня
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня.

* * *
ОТРЕЧЕНИЕ

В поздний час пожелавший отрешиться от мира
сказал:
"Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал.
Кто меня колдовством у порога держал моего?"
Бог сказал ему: "Я". Человек не услышал его.
Перед ним на постели, во сне безмятежно дыша,
Молодая жена прижимала к груди малыша.
"Кто они - порождения майи?" - спросил человек.
Бог сказал ему: "Я". Ничего не слыхал человек.
Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: "Где ты,
божество?"
Бог сказал ему: "Здесь". Человек не услышал его.
Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал.
Бог сказал: "Возвратись". Но никто его не услыхал.
Бог вздохнул и воскликнул: "Увы! Будь по-твоему,
пусть.
Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь".

* * *
ЖИЗНЬ ДРАГОЦЕННА

Знаю - виденью этому однажды конец придет.
На веки мои тяжелые последний сон упадет.
А ночь, как всегда, наступит, и в ярких лучах сиять
В проснувшуюся вселенную утро придет опять.
Жизни игра продолжится, шумная, как всегда,
Под каждую крышу явится радость или беда.
Сегодня с такими мыслями гляжу я на мир земной,
Жадное любопытство сегодня владеет мной.
Нигде ничего ничтожного не видят глаза мои,
Кажется мне бесценною каждая пядь земли.
Сердцу любые малости дороги и нужны,
Душе - бесполезной самой - нет все равно цены!
Мне нужно все, что имел я, и все, чего не имел,
И что отвергал когда-то, что видеть я не умел.

* * *
ПЬЯНЫЙ

Копил я мудрость многих лет,
Упорно постигал добро и зло,
Я в сердце столько рухляди скопил,
Что стало сердцу слишком тяжело.
О, сколько я убил ночей и дней
В трезвейшей изо всех людских компаний!
Я видел много - стал глазами слаб,
Я стал слепым и дряхлым от познаний.
Мой груз пустой,- весь нищий мой багаж
Пускай развеет ветер штормовой.
Я понял, братья, счастье лишь
одном:
Пьянеть и - в пекло головой!

О, распрямись, сомнений кривизна!
О буйный хмель, сбивай меня с пути!
Вы, демоны, должны меня схватить
И от защиты Лакшми унести!
Есть семьянины, тружеников тьма,
Их мирный век достойно будет прожит,
На свете есть большие богачи,
Встречаются помельче. Кто как может!
Пускай они, как жили,- впредь живут.
Неси меня, гони, о шквал шальной!
Я все постиг,- занятье лучше всех:
Пьянеть и - в пекло головой!

Отныне я, клянусь, заброшу все,-
Досужий, трезвый разум в том числе,-
Теории, премудрости наук
И все понятья о добре и зле.
Я памяти сосуд опустошу,
Навек забуду и печаль и горе,
Стремлюсь я к морю пенного вина,
Я смех омою в этом зыбком море.
Пускай, достоинство с меня сорвав,
Меня уносит ураган хмельной!
Клянусь идти по ложному пути:
Пьянеть и - в пекло головой!

* * *
Что-то от легких касаний, что-то от смутных слов,-
Так возникают напевы - отклик на дальний зов.
Чампак средь чаши весенней,
полаш в пыланье цветенья
Подскажут мне звуки и краски,-
путь вдохновенья таков.
Всплеском мгновенным возникнет что-то,
Виденья в душе - без числа, без счета,
А что-то ушло, отзвенев,- не уловишь напев.
Так сменяет минуту минута - чеканный звон бубенцов.

* * *
О, всеединство разума, духа и бренной плоти!
Тайна жизни, которая в вечном круговороте.

От века не прерывается, исполненная огня,
В небе игра волшебная звездных ночей и дня.
Вселенная воплощает тревоги свои в океанах,
В скалах крутых - суровость, нежность - в зорях
багряных.

Сплетенье существований, движущихся повсюду,
Каждый в себе ощущает, как волшебство и чудо.
Сквозь душу порой проносятся неведомых волн
колебания,
Каждый в себе вмещает вечное мироздание.

Ложе соединенья с владыкою и творцом,
Престол божества бессмертный ношу я в сердце моем.
О, красота беспредельная! О, царь земли и небес!
Я создан тобою, как самое чудесное из чудес.

* * *
Бессонны глаза мои в ожиданье,
но даже если я тебя не встречу,
все равно - сладко ждать.
Мое сердце в сумраке дождливом ждет
твоей любви; если оно лишено ее,
все равно - сладка надежда.
Они расходятся по разным тропам,
покидая меня; если я одинок,
все равно - сладко слышать
твои шаги.
Задумчивый лик земли, колеблющей
свои осенние туманы, будит желанье
в моем сердце; если тщетно,
все равно - сладко чувствовать
боль желанья.

* * *
Укрепи свою веру, сердце мое,
день еще воссияет.
Семя обета глубоко запало в почву,
оно взойдет.
Сон, как почка, растворит твое сердце
свету, и молчанье обретет
свой голос.
Близок день, когда твое бремя
станет твоим даром, и твои страданья
озарят тебе тропу.

* * *
Кто бодрствует, совсем одинокий, на этой
спящей земле, в воздухе, дремлющем
в гнездах умолкших птиц, в тайных
сердцевинах цветочных завязей?
кто бодрствует в пульсирующих звездах
ночных, в глубине боли моего
существа?

* * *
Я знаю - эта жизнь, утратившая зрелость
в любви, не совсем потеряна.
Я знаю - цветы, увядшие на рассвете,
и реки, затерянные в пустыне,
не совсем потеряны.
Я знаю - все, что медлит прийти в этой
жизни, обремененной медлительностью,
не совсем потеряно.
Я знаю - мои желанья, что еще не исполнены,
мои мелодии, что еще
не прозвучали, припадают к струнам
твоей лютни, и они
не совсем потеряны.

* * *
Из праха подними мою жизнь.
На правой ладони поднеси ее
к своим глазам.
Держи ее на свету, укрой ее от смертной
тени, храни ее в шкатулке
ночи вместе с твоими звездами,
а потом, поутру, пусть она отыщется
сама среди цветов,
которые раскрылись в преклоненье.

* * *
Не пойму, хорошо ли это?
Было небо, полное света,
Были звезды, зори, закаты,
Было солнце - теперь одна ты,
Светочей...
Хорошо ли это?
Столько счастья, любви таится
Лишь в одной тебе, нежнолицей.
У моих дверей, что ни день,
Розы новые расцветали,
Новой брезжила тень,
Увлекали земные дали
И не знало небо предела.
Все промчалось. Все улетело.
Без тебя ни тепла, ни света.
Не пойму, хорошо ли это?
При одном твоем приближенье
Не унять мне сердца биенье,
Так тобою душа полна,
Что ночами лежу без сна.
Песен жар и сердечный жар
Приношу тебе в дар.
Мне не надо мирской суеты,
Целый мир заменила ты!
Отдал все тебе, если ж мало,
И любить ты меня перестала,
И уйдешь, и меня покинешь,
Из груди моей сердце вынешь,
Опустеет земля - твой престол -
И погаснет последний свет,
Все сотрется, останется след, -
Черен он, точно смерти примета.
Не пойму, хорошо ли это?

* * *
На бесконечных дорогах мира,
Среди проявлений людской натуры,
Черты ее нужно искать упорно,
Черты ее нужно искать повсюду.
Без этого образ ее ежедневный
Был бы неполным, незавершенным.
Вот, у постели моей склонившись,
В образе новом она явилась,
Как человечности воплощенье.
Все прекрасное, что в природе,
В людях, в растениях и в животных,
Все ощущаю в ее движеньях,
В ее глазах замечаю бессонных

* * *
Не жду, что от тебя придет спасенье,
И помощи я от тебя не жду.
Не нужно даже слова утешенья, -
Дай силу мне, чтоб превозмочь беду.

Пусть буду я один, забытый всеми, -
Дай силы мне, чтоб сил не потерять...
Жестоко пусть меня обманет время, -
Дай силы мне, чтоб снова жизнь начать.

Нет, не прошу я у тебя защиты, -
Дай силы мне - часть сердца твоего.
Страдание мое не облегчи ты, -
Дай только силы - вынести его.

В дни счастья я в тебя лишь верю смело,
В дни горя - я не жалуюсь судьбе.
Когда же мир меня обманет целый, -
Позволь не разувериться в тебе

* * *
О, дай уйти мне, отпусти меня!
Куда? - Не знаю, только отпусти...
Туда, где расправляют крылья пчелы,
Где дышит все лесным благоуханьем,
Где в небе дальнем облака плывут,
И навевает грусть воды журчанье,
Где в час восхода сумрачной звезды
Уже не нужно задавать вопросов,
И ночью, беспросветной и дождливой,
Людей во мраке комнаты пустой
Воспоминанье странное не будит.
Там ум простому дереву подобен,
Баньяновому дереву немому,
Что на краю деревни притаилось.
Проходят мимо люди, отдыхают,
Под сенью дерева усевшись мирно
Иль прислонившись к старому стволу,
Играют на свирели и на флейте.
Носильщики здесь отдыхают в полдень,
Что паланкин несут невесты новой.
А ночью свет серебряной Луны
Здесь с тенями причудливыми смешан
И крик кукушки сонной раздается.
Приходят и уходят дни и ночи
Без связи с чем-нибудь определенным...
И каждая далекая звезда
Своих мечтаний лампу зажигает,
И лампы уплывают в бесконечность,
И звездам все равно, куда нестись.

* * *
Вращается в этой вселенной
Колесо непрерывной боли...
Беспрестанно крошатся звезды,
И потоки огненной пыли
Набирают страшную скорость
И несутся по мирозданью,
Облегая первичной тканью
Боль простого существованья.
И звенят инструменты мученья,
И открытые раны зияют.
Как ни слаб человек, ни тщедушен,
А выносит любые страданья!
У богов на пиру великом,
Опьяненных своим всесильем,
Он в руке своей слабой держит
Чашу огненного напитка
И потоками слез кровавых
Обливается постоянно.
С чем сравнить тебя - я не знаю,
Человек, приносящий жертву!
В мире огненном звезд и солнца
Нет подобных твоим страданий!
Бескорыстье твое и сила,
Твое каменное терпенье,
Безразличие к мраку смерти -
Гимном стали для многих сотен,
Что стремятся к пределу скорби,
На горящие угли ступая.
Есть ли где-нибудь в мире такое
Безымянное пламя света?
Есть ли столь священные воды,
Чтоб пробиться могли бесстрашно
Через скалы огня и мрака?
Есть ли где-то еще такие
Бесконечной любви запасы?

* * *
Ты катишь, о великая река,
Бесшумные невидимые воды.
Средь ровной бесконечности природы,
Не прекращаясь, мчишь через века.
Твое теченье, скрытое от взора,
Ударами могучего напора
Волнует дали твоего простора.
Весь в гневных тучах, плачет небосвод.
Свет резких вспышек, льющихся потоком,
Во мраке зарождается глубоком
И по орбитам к гибели идет,
Вращаясь вереницей неизменной,
Порядок солнц, и лун, и звезд вселенной,
Как пузыри поверх пучины пенной.
Жизнь навсегда отринута тобой.

Бредешь без цели - и твое движенье
Как будто слов лишившееся пенье.
Иль это беспрестанно отклик свой
Даль посылает, слышный все сильнее?
Ты оставляешь дом для встречи с нею.
И ожерелье у тебя на шее,
Чуть ты завидишь дали тайный знак,
Трепещет, звезд жемчужины роняя.
Седую гриву треплет буря злая
Средь пустоты, и накрывает мрак.

Как серьги, в небе молнии мерцают.
Края одежды над землей летают
И над травой дрожащей затихают
Иль в роще, задевая за листы.
И вновь кружатся, устремляясь вниз,
Жасмин, полаш, и бокул, и сирис -
Зимы, весны и осени цветы -
И остаются на твоем пути.
Лети, лети, лети вперед, лети,
Неистово, стремительно лети!
Все, что несешь ты, выпусти из рук.
Освободись от самой малой клади.
Не помни об оставленной отраде.
Тебя минуют горе и испуг.
Трать радостно, что скоплено смиренно.

Была полна - становишься мгновенно
Совсем пустою. Ты всегда священна.
Стопой земли касаешься, и грязь
Под нею черноту свою теряет,
И смерть в мгновенье ока исчезает,
В мгновенье ока жизнью становясь.
Когда же ты на миг какой-то малый
Внезапно остановишься устало,
Мир задрожит в тревоге небывалой,
Взметнувшись ввысь грядой огромных гор.
И все вокруг под непроглядной тьмою -
Под тварью коченеющей, немою -
Исчезнет, будто до небес забор
Встал пред идущим, ужасом объятым.
И тяжестью своей мельчайший атом,
Сокровища презрев, глумясь над златом,
Копьем греха, что боль в себе таит,
Готовым для смертельного удара,
Вонзится в сердце неба.
О апсара,
Прекрасен твой от взгляда скрытый вид!
Неутомимо пляшешь, танцовщица.
И танца твоего поток струится,
И жизни мира каждую частицу
Водою смерти очищает он
И небо раздвигает синевою.
Поэт, сегодня властвует тобою
Ножных браслетов жизни громкий звон;
И танца беспричинное движенье
Вливает в жилы буйное волненье,
Грудь наполняя звуками сраженья.
Никто не знает, что в груди твоей
Сегодня разошлись морские волны,
Леса дрожат, своим волненьем полны.
И те слова становятся ясней:
Я прихожу из века в век,
Тишайшая средь тихих рек.
Меня влечет мой вечный бег
От встречи с образом к разлуке
И от одной души к другой,
Когда редеет мрак ночной,
Ту малость, что держали руки,
В дар тотчас превращаю я,
И песня слышится моя.

О, посмотри: дрожит ладья
Среди шумящего теченья.
Оставь на берегу свой груз,
Освободись от прежних уз.
Несись в неистовом стремленье.
И у потока на груди
Во тьму бездонную сойди -
К сиянью света впереди.

* * *
Везде царит последняя беда.
Весь мир она наполнила рыданьем,
Все затопила, как водой, страданьем.
И молния средь туч - как борозда.
На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет,
Безумец дикий вновь и вновь хохочет,
Безудержно, не ведая стыда.
Везде царит последняя беда.

Разгулом смерти жизнь пьяна теперь,
Миг наступил - и ты себя проверь.
Дари ей все, отдай ей все подряд,
И не смотри в отчаянье назад,
И ничего уж больше не таи,
Склоняясь головою до земли.
Покоя не осталось и следа.
Везде царит последняя беда.

Дорогу должно выбрать нам сейчас:
У ложа твоего огонь погас,
В кромешном мраке затерялся дом,
Ворвалась буря внутрь, бушует в нем,
Строенье потрясает до основ.
Неужто ты не слышишь громкий зов
Твоей страны, плывущей в никуда?
Везде царит последняя беда.

Стыдись! И прекрати ненужный плач!
От ужаса лицо свое не прячь!
Не надвигай край сари на глаза.
Из-за чего в душе твоей гроза?
Еще твои ворота на запоре?
Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре
И радости и скорби навсегда.
Везде царит последняя беда.

Ужель твой голос скроет ликованье?
Неужто в пляске, в грозном колыханье
Браслетам на ногах не зазвучать?
Игра, которой носишь ты печать, -
Сама судьба. Забудь, что было прежде!
В кроваво-красной приходи одежде,
Как ты пришла невестою тогда.
Везде, везде - последняя беда.

* * *
ШЕКСПИР.

Когда твоя звезда зажглась над океаном,
Для Англии в тот день ты сыном стал желанным
Сокровищем своим она тебя сочла,
Дотронувшись рукой до твоего чела.
Недолго средь ветвей она тебя качала;
Недолго на тебе лежали покрывала
Тумана в гуще трав, сверкающих росой,
В садах, где, веселясь, плясал девичий рой.
Твой гимн уже звучал, но мирно рощи спали.
Потом едва-едва пошевелились дали:
В объятиях держал тебя твой небосвод,
А ты уже сиял с полуденных высот
И озарил весь мир собой, подобно чуду.
Прошли века с тех пор. Сегодня - как повсюду -
С индийских берегов, где пальм ряды растут,
Меж трепетных ветвей тебе хвалу поют.

* * *
Старого года усталая ночь,
Странник, ушла она, дряхлая, прочь!
Путь, как лучи, озаряют призывы -
Грозные песни великого Шивы.
И по дороге уносится вдаль,
Словно напев заунывный, печаль,
Словно блуждающий в поисках света
Голос поющего песню аскета.

Странник, твой жребий по-прежнему строг:
Ноги ступают по пыли дорог,
С места срывает тебя ураган,
Крутит тебя средь неведомых стран.
Должен все время ты быть одинок,
Не для тебя - на окне огонек.
Не для тебя - слезы преданных глаз.
Буря повсюду. Бьет гибели час.

Ночь привечает раскатами грома,
Ласки шипов - на тропе незнакомой,
Иль незаметной змеи капюшон.
Брань ты услышишь, как праздничный звон.
Так ты шагаешь все дальше - счастливый
Благословеньем великого Шивы...

Все, что теряешь, - то дар лишь судьбе.
Если ты просишь бессмертья себе,
Знай, - что не счастье оно, не покой,
Даже не отдых обыденный твой.
В час, когда смерть к тебе грозно придет,
Всюду получишь ты славу, почет.
Нового года благие порывы -
Благословенье великого Шивы.
Странник, не бойся, не бойся: в ненастье
Ты под защитой богини несчастья.

Старого года усталая ночь,
Странник, ушла она, дряхлая, прочь.
Ожесточенья пришли времена.
Пусть упадет над тобою стена,
Пусть опрокинется чаша вина.
Нового года не слышно движенье.
Руку его ты возьми на мгновенье,
В сердце - его ты почуешь биенье.
Странник, все время идущий вперед,
Старая ночь пусть скорее пройдет!

* * *
Рамананда сан высокий носит,
Молится, весь день постится строго,
Вечером тхакуру носит яства,
И тогда лишь пост его закончен,
И в душе его - тхакура милость.

Был когда-то в храме пышный праздник.
Прибыл сам раджа с своею рани,
Пандиты пришли из стран далеких,
Разных сект служители явились,
Разные их украшали знаки.
Вечером, закончив омовенье,
Рамананда дар поднес тхакуру.
Но не сходит божество к святому,
И в тот день он не вкушает пищи.

Так два вечера случалось в храме,
И совсем иссохло сердце гуру.
И сказал он, лбом земли коснувшись:
"Чем, тхакур, перед тобой я грешен?"
Тот сказал: "В раю мой дом единый
Или в тех, пред кем мой храм закрыли?
Вот на ком мое благословенье.
С той водой, которой я коснулся, -
В жилах их течет вода святая.
Униженье их меня задело,
Все, что ты принес сюда, - нечисто".

"Но ведь нужно сохранять обычай", -
Поглядел на бога Рамаианда.
Грозно очи божества сверкнули,
И сказал он: "В мир, что мною создан,
Во дворе, где все на свете - гости,
Хочешь ты теперь забор поставить
И мои владенья ограничить, -
Ну и дерзок!"
И воскликнул гуру: "Завтра утром
Стану я таким же, как другие".

И уже давно настала полночь,
Звезды в небе млели в созерцанье,
Вдруг проснулся гуру и услышал:
"Час настал, вставай, исполни клятву".
Приложив ладонь к ладони, гуру
Отвечал: "Еще ведь ночь повсюду,
Даль темна, в безмолвье дремлют птицы.
Я хочу еще дождаться утра".
Бог сказал: "За ночью ль идет утро?
Как душа проснулась и услышал
Слово божье ты - тогда и утро.
Поскорее свой обет исполни".

Рамананда вышел на дорогу,
В небесах над ним сияла Дхрува.
Город он прошел, прошел деревню,
У реки посередине поля
Тело мертвое чандал сжигает.
И чандала обнял Рамананда.
Тот испуганно сказал: "Не надо.
Господин, мое занятье низко,
Ты меня преступником не делай".
Гуру отвечал: "Я мертв душою
И поэтому тебя не видел,
И поэтому лишь ты мне нужен,
А иначе мертвых не хоронят".
И отправился опять в дорогу.
Щебетали утренние птицы.
В блеске утреннем звезда исчезла.
Гуру видит: мусульманин сидя
Ткани ткет и песнь поет чуть слышно.
Рамананда рядом опустился
И его за плечи нежно обнял.
Тот ему промолвил, потрясенный:
"Господин, я - веры мусульманской,
Я же ткач, мое занятье низко".
Гуру отвечал: "Тебя не знал я,
И душа моя была нагая,
И была она грязна от пыли.
Ты подай мне чистую одежду,
Я оденусь, и уйдет позор мой".

Тут ученики догнали гуру
И сказали: "Что вы натворили?"
Он в ответ им: "Отыскал я бога
В месте, где он мною был потерян".
На небо уже всходило солнце
И лицо святого озаряло.

Робидаш - метельщик, пыль метущий,
Одинок и на дороге шумной,
Оттого что все его обходят,
Чтоб не оскверниться.

Омовенье кончил Рамананда,
В храм он шествует дорогой этой,
И метельщик, ставши на колени,
Лбом своим коснулся жаркой пыли.
"Друг, кто ты?" - приветно молвил гуру.
И в ответ он слышит: "Прах я жалкий,
Ты же, гуру, облако на небе.
И поток любви твоей, пролившись,
Заставляет петь пыльцу немую
В лепестках цветочных".
Обнимает гуру Робидаша
И ему любовь свою дарует;
И в душе метельщика внезапно,
Словно в роще, веет ветер песни.

Властвовала Джхали над Читором.
Царственного слуха песнь коснулась -
Сразу все иное ей постыло.
При решенье дел ее домашних
Стала эта рани часто плакать.
И куда ее девалась гордость?
Вот как у метельщика простого
Рани выучилась вере в Вишну.
Но дворцовый жрец ей строго молвил:
"Как тебе не стыдно, махарани!
Робидаш рожден в нечистой касте,
Прах метет он по дорогам пыльным,
Ты ж ему, как гуру, поклонилась.
Никнет голова моя седая
Здесь, в твоем столь нечестивом царстве".

"О святой отец! - сказала рани. -
Тысячи узлов обыкновенья
День и ночь ты только вяжешь крепко, -
А как золото любви возникло,
Ты его и не заметил вовсе.
Пусть в пыли дорожной мой учитель -
Подобрал он золото во прахе,
Чистою любовью он гордится.
Ты суров, жесток и тверд как камень.
Мне же надо золота живого,
Пыли дар я радостно приемлю".

* * *
Недвижим был гуру Рамананда
В водах Ганги, обратясь к востоку.
Вот волны коснулся луч волшебный,
Ветер утра заплескал в потоке.
Гуру Рамананда прямо смотрит
На всходящее, как роза, солнце.
Про себя он говорит: "О боже,
Ты в душе моей не проявился!
Подыми свою завесу, боже!"
Солнце поднялось уже над рощей,
Забелел на быстрых лодках парус,
И по небу ярко-золотому
Цапли полетели над болотом.
Омовенье гуру не кончалось.
Ученик спросил: "Зачем так долго?
Час богослужения проходит".
Рамананда юноше ответил:
"Не настало очищенье, сын мой.
Воды Ганги - далеко от сердца".
И подумал ученик: "Что это?"

Луг горчичный залит ярким солнцем.
Свой товар цветочница проносит,
И молочница идет с кувшином.
Душу гуру что-то осенило;
И тотчас же вышел из воды он
И направился сквозь рощу джхау
И сквозь щебетанье шумных птиц.
Ученик спросил: "Куда идешь ты?
Там ведь нет жилища благородных".
"Омовенье я иду закончить".

За песчаной отмелью селенье.
В улочку селенья входит гуру.
Тень густа от листьев тамаринда,
А по веткам обезьяны скачут.
Там жилье сапожника Бхаджона.
Запах кожи издалека слышен.
И кружит по небу злобный коршун.
Кость грызет собака у дороги.
Молвил ученик: "Что это, боже?"
И, нахмурясь, за селом остался.

И сапожник поклонился гуру,
Осквернить боясь его касаньем.
Гуру поднял ласково Бхаджона
И к груди прижал его сердечно.
Тут Бхаджон смущенно всполошился:
"Что вы совершили, повелитель?
Вашей святости коснулась скверна".
Но ему ответил Рамананда:
"Шел я к Ганге, обойдя селенье,
Потому-то с Тем, кто очищает,
Мне сегодня не было слиянья.
А теперь в телах обоих наших
Очищающий поток пролился.
Днем не мог я поклониться богу
И сказал: "Во мне - твое сиянье".
Почему же то, что не случилось,
Вдруг произошло теперь так явно
У обоих нас в одно мгновенье?
В храм ходить уже не нужно больше".

* * *
Паломничество
1
Как долго длится ночь?
Ответа нет.
Во мгле веков слепое время кружит,
Неведом путь, дорога неизвестна.
И у подножья гор такая тьма,
Словно в глазницах мертвого ракшаса,
И груды облаков закрыли небо,
И чернота в пещерах и лощинах,
Как будто ночь разорвана на части.
На горизонте огненное буйство.
Быть может, это око злой планеты?
Иль голода предвечного язык?
Кругом предметы - словно бред тифозный,
Зарывшиеся в пыль остатки жизни:
То мощная разрушенная арка,
То мост забытый над рекой безводной,
Алтарь в змеиных норах, храм без бога
И лестница, что в пустоту ведет.
Вдруг в воздухе раздался грозный гул.
То ль рев воды, брега ущелья рвущей?
Иль мантра к Шиве, что шадхок бормочет,
В бездумной пляске бешено кружась?
Иль гибнет лес, охваченный пожаром?
И в этом реве тайный ручеек
Неясные сквозь шум проносит звуки;
И он - поток той лавы, что вулканом
Извергнута; в нем низкая молва,
И шепот зависти, и резкий смех.
А люди там - истории листки,
Снуют туда-сюда.
От факельного света и от тени
Татуировка ужаса на лицах.
Вдруг, беспричинным схвачен подозреньем,
Безумец бьет соседа своего;
И тут и там уже бушует ссора,
И женщина какая-то рыдает
И шепчет: "Наш несчастный сын погиб".
И, в сладострастье утонув, другая
Бормочет: "Все на этом свете - вздор".

2
Сидит недвижно на вершине горной
В безмолвье белом тот, кто предан богу.
Взгляд зоркий в небе ищет света луч.
Чернеют тучи, филины кричат,
Но он вещает: "Не пугайтесь, братья,
И помните, что человек велик".
А те - лишь силе изначальной верят
И праведность зовут самообманом.
И, получив удар, кричат: "Где брат наш?"
И слышится в ответ: "С тобою рядом".
Во тьме не видят. Спорят: "Эта речь -
Одно притворство, чтоб себя утешить.
И человек бороться будет вечно
За право обладать пустым виденьем
В усеянной колючками пустыне".

3
Светлеет небо.
Звезда рассвета на востоке блещет,
Земля вздохнула вздохом облегченья,
Листва лесов волнами заходила,
На ветках птицы сладостно запели.
И предводитель рек: "Настало время!"
Какое время?
Время выступать,
Движения, паломничества время.
И вот сидят и думают они.
Смысл слов его для них остался темен,
По-своему его постигнул каждый.
Коснулось утро глубины земной,
И корни бытия пришли в движенье.
Откуда-то донесся слабый голос,
И на ухо он людям стал шептать:
"Пришла пора пуститься в путь - к успеху!"
И это слово в горле у толпы
Движенье обрело в порыве мощном;
Мужчины к небу обратили взор,
Ладони у чела сложили жены,
Обрадовались, засмеялись дети.
Украсил луч сандаловым узором
Чело ведущего, и все вскричали:
"О брат наш, почитаем мы тебя!"

4
Паломники сходились отовсюду -
Чрез горы, море, по степям бескрайним;
Из той страны, где Нил, и той, где Ганга;
С Тибета - плоскогорья ледяного,
Из сдавленных стенами городов,
Путь прорубая сквозь леса густые.
Тот - на коне был, на слоне - другой,
Кто - в колеснице под роскошным стягом.
Жрецы читали разные молитвы,
Прошел раджа с вооруженной свитой
Под неумолчный гулкий гром литавр,
Монах буддийский в рубище явился,
Пришли, сияя золотом, вельможи,
И, оттолкнув учителя проворно,
Явился легким шагом ученик.
А женщин сколько - дев и матерей,
На блюдах их сандал, питье в кувшинах.
Блудницы там, их голоса крикливы,
Наряды поражают пестротой.
Идут, идут хромые и слепые
И те святоши, что святым торгуют
И бога на базаре продают.
Успех - вот их кумир! Их речь темна.
В великом имени запрятав алчность,
Оправдывают речь ценой огромной.
Грабеж бесстыдный, жадность тел нечистых
Заманивают мнимым раем всех.

5
Путь беспощадный камнями усеян.
Но предводитель шел, за ним другие.
Старик и мальчик; и сосущий землю,
И тот, кто за бесценок пашет землю.
Изранил кто-то ноги и устал;
Другой разгневан; кто-то весь в сомненьях
Считают каждый шаг. Когда ж конец?
Но предводитель только песнь поет.
Их брови хмуры, нет пути назад.
Движенье человеческого кома
И тень надежды их влекут вперед.
Спят мало и почти не отдыхают,
Друг друга обогнать они хотят,
Боится каждый оказаться лишним.
А день идет за днем.
Даль уступает место новой дали.
Неведомое тайным знаком манит.
И все суровей выраженья лиц.
И все грознее, все сильней упреки.

6
Настала ночь.
Постлали все циновки у баньяна.
Погас светильник от порыва ветра.
Густы потемки - непрогляден сон.
И вдруг один в толпе людей встает,
На вожака указывает пальцем
И говорит: "Ты, лжец, нас обманул!"
Упрек, из уст в уста перелетая,
Сгущался. Брань мужчин, проклятья жен
Гремели, а один из смельчаков
Ударил вожака с огромной силой
(Лицо его скрывалось в темноте).
И все они вставали, чтоб ударить.
К земле припала жизнь, утратив тело.
Оцепенела ночь - тиха, безмолвна.
Источник где-то близко рокотал,
И в воздухе жил нежный дух жасмина.

7
Наполнил души путников испуг.
Рыдают жены. Им кричат: "Молчите!"
Залаявшего пса огладил хлыст,
И смолкнул лай.
Ночь тянется, не хочет уходить,
И спор о преступленье все острее.
Кто говорит, кто плачет, кто орет.
Уже кинжал готов покинуть ножны,
Но в это время тьма небес ослабла.
Заря, светлея, разлилась по небу,
Паломники внезапно замолчали.
Как пальцем указательным, коснулся
Луч солнечный кровавого чела,
И во весь голос зарыдали жены,
Ладонями мужья закрыли лица.
И кто-то убежать хотел, но тщетно -
Цепь преступленья связывала с жертвой.
Слышны вопросы: "Кто нам путь укажет?"
И старец из страны восточной молвил:
"Тот и укажет путь, кого убили".
Все головы понуро опустились.
И старец снова рек: "Его отвергли,
В сомнении и гневе погубили,
Теперь его в любви мы возродим.
Он смертью возродился в нашей жизни.
Он - величайший, победивший смерть!"
Тогда все встали и запели хором:
"Хвала тебе, о победивший смерть!"

8
И юноши вдруг стали старших звать:
"Отправимся же в путь - к любви и силе!"
И много тысяч голосов вскричало:
"Мир этот завоюем и иной".
Уже не цель ведет их, а порыв.
Движенье общей воли смерть осилит.
Сомнений нет, пред ними ясный путь.
И нет уже усталости в ногах.
Душа убитого внутри их и вокруг:
Ведь он победу одержал над смертью,
Перешагнув уже границу жизни.
Идут полями, где посев окончен,
И вдоль хранилищ, где лежит зерно.
Идут по той земле неплодородной,
Где ждут их те, что худы, как скелеты.
Идут по многолюдным городам.
Идут они по местности пустынной,
Где прошлое в своей померкло славе.
Мимо домов - разрушенных, несчастных,
Что, кажется, глумятся над жильцами.
Влачится время жгучего бойшакха.
Под вечер вызывают звездочета:
"Не арка ли вон там надежды нашей?"
"Нет, то закат окрасил облака".
И юный голос раздается: "Братья,
Сквозь ночь должны мы пробиваться к свету!"
Они идут во тьме.
Дорога словно помогает им.
Пыль направляет их, ступней касаясь.
Безмолвно звезды говорят: "Идите!"
И слышен глас убитого: "Не медлить!"

9
В лесной листве, забрызганной росой,
Заря лучами первыми сверкнула.
И звездочет промолвил: "Мы пришли".
До горизонта с двух сторон дороги
Шевелятся колосья в мягком ветре -
Ответ земли небесному посланью.
Из горного села в село у речки
Поток людей струится, как обычно.
Гончарный круг вращается, гремя.
Несет дрова на рынок дровосек.
Пастух на поле выгоняет стадо.
К реке кувшины девушки приносят.
Но где оплот раджи? Где рудники?
Где книги мантр, в которых смерть и мука?
Ученый молвил: "В знаках нет ошибки,
Сюда вели и здесь остановились".
Так он сказал и голову склонил
И к роднику затем сошел с дороги.
Вода из родника течет, как свет,
Как утра песнь, в которой смех и слезы.
И хижина невдалеке, меж пальм,
Окружена недвижностью, стоит.
Поэт к порогу с берегов нездешних
Пришел и просит: "Мать, открой мне дверь!"

10
Луч солнца тронул запертую дверь.
И люди все почуяли в себе
Слова рожденья: "Мать, открой мне дверь!"
И дверь открылась.

Мать на траве сидит, в руках - младенец,
Словно в руках зари - звезда рассвета.
Коснулось солнце головы младенца.
Коснулся струн поэт и песнь запел:
"Да славится родившийся, бессмертный".
Все слышавшие стали на колени:
Раджа и нищий, праведник и грешник,
Глупец и мудрый. И провозгласили:
"Да славится родившийся, бессмертный!"

* * *
В неизменном нашем мирозданье
Мерно кружат жернова страданья,
Рассыпаются планеты, звезды.
И внезапно вспыхивают искры,
Мчатся вихрем в разные концы,
Чтоб покрылись пеленою пыли,
Поднятой ужасным разрушеньем,
Горести и боль существованья.
В кузне, где куют орудья пыток,
На горящем дворике сознанья,
Дротиков и копий слышен звон;
Хлещет кровь из раны человека.
И хоть слабо тело человека -
Он не гнется под громадой боли!
Созидание и смерть пируют;
Тянет человек к ковшу вселенной
Чашу с обжигающим напитком,
Опьяняет всех Творец - зачем
Тела глиняный сосуд наполнил
Бред кровавый, весь залив слезами?
Человек большую цену платит,
Так живя и чувствуя все это.
Разве можно что-нибудь сравнить
В медленном движенье тел небесных
С даром тем, что от людей приемлет
Жертвенник телесного страданья?
Вот богатство храбрости победной!
Вот оно - отважное терпенье!
Вот оно - бесстрашье перед смертью.
Видите - пустыней раскаленной
Толп людских поход непобедимый,
Достигающий границ страданий
Вечного паломничества ради,
Вечного в пути объединенья!
Вот родник любви в огне ущелья!
Вот запас бездонный милосердья!

* * *
Когда к выздоровленью наконец
Мне жизнь свое прислала приглашенье,
В тот незабвенный и недавний день
Она так щедро подарила мне
Способность мир по-новому узреть.
И золотом затопленное небо -
Как коврик созерцанья
Отшельника всевышнего.
И сокровенный изначальный миг,
Времен исток,
Открылся предо мной.
И я постигнул, что мое рожденье
Нанизано на нить рождений прежних
И словно солнца семицветный свет, -
Так зрелище в одном себе хранит
Поток других, невидимых творений.

* * *
Когда тебя во сне моем не вижу,
Мне чудится, что шепчет заклинанья
Земля, чтобы исчезнуть под ногами.
И за пустое небо уцепиться,
Поднявши руки, в ужасе хочу я.
В испуге просыпаюсь я и вижу,
Как шерсть прядешь ты, низко наклонившись,
Со мною рядом неподвижно сидя,
Собой являя весь покой творенья.

* * *
Та флейта, что молчала, вновь звучит,
И мнится - в лес весенний снова мчит
Весть о любимой вешний ветерок.
Я вспомнил песни давние опять
У Ганги*, где к цветку прильнул цветок, -
Улыбки снова стали расцветать.
Желанья прежние, развеяв сон,
Мне начинают сердце согревать.
И вновь взойти на лотосовый трон
Настал, мне думается, миру срок.
Вот нежный облик отсвет в темноте,
Вот голос, льющийся, как майский свег,
Вот нежный взгляд, но где же очи те,
Вот поцелуй, но губ любимых нет...

* * *
Таскали кирпичи и строили дома
У берега реки ее отец и мать,
И часто девочка сбегала к ним с холма,
Чтоб чашки иль кувшин водою наполнять.
С утра до вечера несется легкий звон.
То о кувшин запястья - тхон-тхон-тхон.
А вслед за нею братец маленький бежит,
Измазан глиною и наголо обрит.
Ручною птицею он бродит по пятам
Сестры. Всегда послушен он ее словам
Настойчивым и строгим. Глиняный кувшин
У ней на голове, а рядом с ней, как сын,
Братишка, - так она и мается с утра,
Сама ребенок - старшая сестра.

* * *
Переправа

Из двух деревень, разобщенных рекой,
Стремятся всегда к переправе одной
И те, кто покинул отеческий дом,
И те, кто вернувшись, спешит на паром.
А в мире, в борьбе исступленной тела,
Потоками вспенились, кровь залила.
Эпохи сжимаются, годы летят,
Развенчанных топчут, увенчанным льстят,
И в жажде познанья приникли уста
К той чаше, где в не?ктар отрава влита.
И здесь только тайное имя хранят,
В две стороны глядя, деревни стоят,
Одна переправа над ширью речной,
Тот из дому едет, тот рвется домой.

* * *
АФРИКА.

В далекий тот и самый смутный век,
Когда свидетель в творческой досаде
Опять крушил все то, что создал сам...
В тот день, когда от ярости его
Смятенная земля заколебалась,
Вмиг руки моря Красного тебя,
О Африка, от суши оторвали.
С материком восточным разлучив,
И поместили среди гор лесистых,
Туда, где еле-еле брезжит свет,
На произвол судьбы тебя оставив.
Там тайны важные копила ты:
Открыла воды, что подобны небу,
Природы неизведанные чары
В тебе рождали к тайному любовь.
Ты ужас побеждала громким смехом,
В чудовищные кутаясь одежды,
И увлекалась почитаньем духов
При грохоте священных барабанов.

* * *
О ты, погруженная в сумрак,
Ты, чей человеческий образ
Под черною тканью таится
От взоров людей недостойных!
Явились они с кандалами
Такими, как когти гиены;
То было насильников стадо,
И в думах их - мрак полуночный.
А их первобытная алчность
Бесстыдна и бесчеловечна.
И вот от беззвучного плача
На залитых кровью тропинках
Пыль стала кровавою грязью.
И комья той грязи презренной
Твои осквернили прощанья.
А в это же самое время
На том берегу океана
Плыл набожно звон колокольный,
И он милосердного бога
И утром и вечером славил.
Играли кудрявые дети
И в песнях поэтов звучали
Хвалы красоте...

* * *
Сейчас, когда западный ветер
Так резок, перед закатом
Когда из тайных убежищ
Выходят хищники, воя,
Явись в скудеющем свете,
Поэт эпохи грядущей.
Скажи потерявшему совесть
Одно только слово: "Опомнись!"
Среди голосов звериных
Это будет последним словом -
Внятным словом высокой мысли.

* * *
Чаша та полна страданий - о возьми ее скорей.
Сердце пусто и печально - пей ее, любимый, пей.
С чашей я всю ночь бродила, от себя гоня покой.
Ты с меня ночное бремя снимешь, друг мой дорогой!
В цвет надежды, в цвет желанный вновь окрасилась волна,
Ярко-алыми устами пей печаль мою до дна.
С ней вдохнешь ты ароматы наступающего дня
И сияньем глаз любимых щедро наградишь меня.

* * *
Когда сквозь сумрак предо мной, как сон, прошла она,
Еще над темною рекой свет не лила луна.
О неизвестная, тобой душа обожжена,
Прикосновеньем твоим, как песнею, полна.
Но ты ушла, исчезла ты, печальна и одна,
И в лунных радужных лучах сияет вышина.
Гирлянда у тропы твоя под месяцем бледна,
Как ожерелье мне она на память отдана.

* * *
У РАСКРЫТОГО ОКНА.

Окно открыто в комнате пустой,
И безмятежен полдень золотой.
Мне песня вдруг послышалась вдали,
Как тайный голос из глубин земли,
Таким блаженством эта песнь полна,
Что в синеву душа унесена.
Кому мне гимн восторженный сложить?
Кого за песню мне благодарить?
В молчанье сердце тянется к словам,
В которых все звучит на радость нам.
Утихла страсть - пожаром не горит.
"Я счастливо", - мне сердце говорит.

* * *
Поэт, поток твоих стихов разрушил лжи твердыню;
Прочней и выше, чем утес, она была доныне.

Им сметена, разнесена рутина вековая.
О, как свободно льется он, себе преград не зная.

Художник создал горный ключ с водою серебристой,
Он весь хрусталь, он весь кристалл, стремительный и чистый.

Из хрусталя себе воздвиг обитель славы гений,
Застыла в камне красота премудрых озарений.

Там в каждом слове блещет шик холодных Гималаев,
Там взлет мечты, вселенной гул и радость неземная.

И в каждом звуке гений твой по-новому проявлен,
Цветок Сарасвати святой, навеки ты прославлен.

Так сын Бессмертия - поэт не встретит увяданья,
Самой Сарасвати живет в его стихе звучанье.

* * *
ИЗ «ГИТАНДЖАЛИ».

1
Твоею Волей сотворен я беспредельным,
Тебе подобным: Беспредельность - Ты!
Я - Твой сосуд: то пуст, то жизнью полон,
Тобою полон, ибо жизнь есть Ты.
Играя на свирели тростниковой
долинам и холмам отчизны новой,
нигде-нигде не повторялся Ты.
Касанье рук Твоих бессмертие дарило,
вселялась в сердце радостная сила,
неизреченное вставало Слово - Ты!
Дары Твои несметные нисходят
и всюду руки детские находят:
неистощим и неизбывен Ты.
Жива у детства на Тебя надежда.
И место есть Тебе в ладонях детства:
с новорожденным в мир приходишь Ты.

2
Песня моя сбросила листья прикрас,
не ранит мне глаз пестрым убором.
Нас разлучили бы, встав между нами,
бряцаньем своим ее побрякушки -
вздохи и шепоты наши они б заглушили.
Во мне от стыда перед взором Твоим
умирает гордыня поэта. О, Властитель-поэт,
в почитании у ног твоих распростертый
молю: помоги сделать жизнь мою
прямой и простой, как тростник,
претворенный Тобою в свирель,
чтобы музыкой света наполнить.

3
Дитя, как князь, облечено.
И ожерелья, и браслеты,
увы, его стесняют леты,
и от игры отрешено,
не знает радости оно.
Дитя боится запылиться,
измять рукавчики боится,
стоит - отторгнуто от мира -
и на игру взирает сиро.
О Мать, здоровый прах земли
не принесет вреда дитяти,
оковы щеголя некстати
его с тропы земной свели.
Ему на то даны права
вкушать сей жизни торжества.

* * *
ЖИЗНЬ

В этом солнечном мире я не хочу умирать,
Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу,
Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять,
Там, где бьются сердца и цветы собирают росу.
Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей,
Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,-
Если радость и боль вы услышите в песне моей,
Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят.
Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду -
Безымянною каплей в потоке великой реки;
Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду -
Пусть усталые люди заходят в мои цветники,
Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу,
Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.

* * *
КАРМА

Я утром звал слугу и не дозвался.
Взглянул - дверь отперта. Вода не налита.
Бродяга ночевать не возвращался.
Я без него, как на беду, одежды чистой не найду.
Готова ли еда моя, не знаю.
А время шло и шло... Ах так! Ну хорошо.
Пускай придет - я проучу лентяя.
Когда он в середине дня пришел, привествуя меня,
Сложив почтительно ладони,
Я зло сказал: "Тотчас прочь убирайся с глаз,
Мне лодырей не нужно в доме".
В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор,
Затем, помедливши с ответом,
С трудом слова произнеся, сказал мне: "Девочка моя
Сегодня умерла перед рассветом".
Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей.
Вооружившись полотенцем белым,
Он, как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер,
Пока с последним не покончил делом.

* * *
ТРУБА

Под вечер шел в молельню я,
Прижав цветы к груди.
Хотел от бури бытия
Надежный кров найти.
От ран на сердце - изнемог.
И думал, что настанет срок,
И смоет грязь с меня поток,
И стану чистым я...
Но поперек моих дорог
Легла труба твоя.

Свет вспыхнул, озарив алтарь,
Алтарь и темноту,
Гирлянду тубероз, как встарь,
Сейчас богам сплету.
Отныне давнюю войну
Окончу, встречу тишину.
Быть может, небу долг верну...
Но вновь зовет (в раба
В минуту превратив одну)
Безмолвная труба.

Волшебным камнем юных лет
Коснись меня скорей!
Пускай, ликуя, льет свой свет
Восторг души моей!
Грудь мрака черного пронзив,
Бросая в небеса призыв,
Бездонный ужас пробудив
В краю, что тьмой одет,
Пусть ратный пропоет мотив
Труба твоих побед!

И знаю, знаю я, что сон
От глаз моих уйдет.
В груди - как в месяце срабон -
Ревут потоки вод.
На зов мой кто-то прибежит,
Заплачет кто-нибудь навзрыд,
Ночное ложе задрожит -
Ужасная судьба!
Сегодня в радости звучит
Великая труба.

Покоя я хотел просить,
Нашел один позор.
Надень, чтоб тело все закрыть,
Доспехи с этих пор.
Пусть новый день грозит бедой,
Останусь я самим собой.
Пусть горя, данного тобой,
Наступит торжество.
И буду я навек с трубой
Бесстрашья твоего!

* * *
Перед ошибками захлопываем дверь
В смятеньи истина: "Как я войду теперь?".
*
Сетует милость: "Напрасны благие деянья".
А доброта говорит: "Я не жду воздаянья".
*
Достойный спокойно идет с недостойным бок о бок,
А средний бредет стороною, запуган и робок.
*
"Кто, смелый, сумеет продолжить мое начинанье?" -
Воскликнуло солнце, скрываясь в вечернем тумане.
Безмолствовал мир. Лишь дрожанием тусклого света
Ответила плошка: "Владыка! Я сделаю это".
*
"О, как я прозрачна! - вода зажурчала в стакане. -
Ты, темное море, со мной не сравнишься в сверканье.
Речь маленькой истины для пониманья легка.
В великом безмолвии истина, что велика.
*
"Мы с пламенем братья", - похвастался дым от костра.

Сказал светлячок, утомленный пустым хвастовством:
"Я пламени ближе, хоть с ним и не связан родством".
*

*

О счастье и горе, рожденьи и смерти

Но вы понимаете суть их превратно."
*
С началом запальчиво спорил конец.
"Я всякому делу, - кричал он, - венец!"
"Да, верно, - начало ему отвечало, -
Однако я все начинаю с начала."
*
Нет, ты не пустота, о смерть! Иначе
Погиб бы мир в стенаниях и плаче.
Исполнена великой доброты,
Баюкаешь весь мир в объятьях ты.
*
Даже в смерти божий мир обретает обновленье,
Даже продолжая жить, гибнет дьявола творенье!
*
Чем выше ложное и бренное мы ценим,
Тем больше смерть для нас становиться мученьем.
*
Хотя все двери ты запрешь, - уйдет
То, что уйти должно,
Но только бедствиями свой уход
Сопроводит оно.
*
Чем безутешней жизни внешней утраты, боль обид,
Тем ярче внутренний светильник пускай в душе горит.
*
Не тем себя сиянье возвеличило,
Что светит в беспредельной высоте,
А тем, что добровольно ограничило
Себя россинкой на листе.
*
Различья будешь признавать, -
найдешь единство на земле,
Различья будешь истреблять, -
в огромном вырастут числе.
*
Подвластно дело человеку, - известно мудрецам.
Но человек, подвластный делу, - да это просто стыд и срам!
*
Бессмертье - истина, исполненная света,
И постоянно смерть доказывает это.
*
Чтоб в настоящем свете
увидеть зло возросшее.
глядите в лучшем свете -
увидите хорошее.
*
Ты не справился даже с тем,
что досталось само сабой.
Как ты справишься, получив
все, желаемое тобой?
*
Всевышний уважал меня,
покуда бунтовать я мог,
Когда ж я пал к его ногам,
он мною пренебрег.
*
Корень думает: "Я умен,
как глупа ветка с листьями,
перегной - это хорошо,
а лучи - это бессмысленно".

* * *
Верхушка говорила с похвальбою:
"Моя обитель - небо голубое.
А ты, о корень, житель подземелья".
Но корень возмутился: "Пустомеля!
Как ты смешна мне со своею спесью:
Не я ль тебя вздымаю к поднебесью?"

* * *
В расщелине стены, среди ночной прохлады,
Расцвел цветок. Ничьи не радовал он взгляды.
Его, безродного, убожеством корят,
А солнце говорит: "Как поживаешь, брат?"

* * *
Хвалился зрением великолепным глаз,
Но горько зарыдал - как только свет погас.
И свету молвил он, забыв о похвальбе:
"Тебя я вижу лишь благодаря тебе".

* * *
Откликается эхо на все, что услышит кругом:
Оказаться оно не желает ничьим должником.

* * *
Перед ошибками захлопываем дверь.
В смятеньи истина: "Как я войду теперь?"

* * *
"О, подлая земля!" - бранился червь в досаде.
Поэт разгневался: "Молчи ты, бога ради!
Пока земля тебя кормить не перестала,
Ругать ее тебе - ничтожный - не пристало!"

* * *
"Кто ты, не раскрывающая рта?" -
Негромко вопрошает доброта.
И отвечает взор, чью лучезарность
Не помрачить слезам: "Я благодарность".

* * *
Сетует милость: "Напрасны благие деяния".
А доброта говорит: "Я не жду воздаяния".

* * *
"Не буду вытаскивать грязь", -
Рыбацкая сеть зареклась.
Но молвил хозяин сурово:
"Тогда не получишь улова".

* * *
Стрела ликовала: "Вольна я, как птица.
А лук - мой хозяин - в неволе томится".
Но лук усмехнулся: "Запомни, стрела:
Ты волю в неволе моей обрела".

* * *
Слово промолвило грустно: "О дело!
Совестно мне, что я так пустотело".
Дело сказало: "Ну нет, без сомненья,
Рядом со мною ты полно значенья".

* * *
"Мы с пламенем братья", -
похвастался дым от костра.
Зола похвалилась: "Ему я родная сестра".
Сказал светлячок,
утомленный пустым хвастовством:
"Я пламени ближе,
хоть с ним и не связан родством".

* * *
Сон говорит: "О реальность!
Я волен, ничем не стеснен".
"Вот почему, - отвечает
реальность, - ты ложен, о сон".
Сон говорит: "О реальность!
Ты связана множеством пут",
"Вот почему, - отвечает реальность,
- меня так зовут".

* * *
"О плод! О плод! - кричит цветок.
Скажи, где ты живешь, дружок?"
"Ну что ж, - смеется плод, - смотри:
Я у тебя живу внутри".

* * *
"Не ты ли, - спросил я однажды судьбину, -
Толкаешь меня так безжалостно в спину?"
Она прохрипела с усмешкою злою:
"Тебя погоняет твое же былое".

* * *
Вселенная так рассуждала: "Поверьте,
О счастье и горе, рожденье и смерти
Всегда я толкую правдиво, понятно,
Но вы понимаете суть их превратно".

* * *
ДВЕ ПТИЦЫ.

Пленница в клетке жила золоченой,
Вольная птица в глуши лесной,
Не знали друг друга, судьбой разлученные,
И вот повстречались они весной.
"Умчимся, - лесная птица вскричала, -
Будем вдвоем в небесах кружить!"
"Останься, - ей пленница отвечала, -
Будем вдвоем в этой клетке жить!"

Лесная птица сказала: "Нет!
Я в клетке и дня прожить не могу!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А я в небесах кружить не могу!"

Тысячи песен чудесных знала
Та, что в лесах провела весну,
Песней заученной отвечала
Та, что с рожденья жила в плену.
"Спой, - попросила лесная птица, -
Как на зеленой ветке поют!".
"Спой, - возразила ручная птица, -
Как в золоченой клетке поют!"

Лесная птица сказала: "Нет!
Чужих я песен не признаю!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А как я лесную песню спою?"

"Смотри, как небо лучисто, ясно,
Зарей залито со всех сторон!"
"А в клетке так чисто и безопасно,
Она закрыта со всех сторон!"
"Мы будем резвиться в небе огромном,
Мы в облака улетим вдвоем!"
"Останься! Здесь, в уголке укромном,
Мы счастье безоблачное найдем!"

Лесная птица сказала: "Нет!
В клетке нельзя ни летать, ни петь!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А можно ль на облаках сидеть?"

Родными друг другу они казались,
Лишь прутьями клетки разделены.
Клювами нежно они касались,
Сердцем к сердцу устремлены,
Горестно крыльями трепетали,
Но не могли друг друга обнять,
Жалобно звали и щебетали,
Но не могли друг друга понять...

Лесная птица сказала: "Нет!
Страшно в неволе остаться мне!"
Ответила пленница ей: "Увы!
Нет сил у меня летать в вышине!.."

* * *
…Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда-нибудь,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.

В полночь забвенья
На поздней окраине жизни моей.
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.

Это не сон.
Это не сон.
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон -
Это любовь моя...

Когда я приношу тебе пёстрые игрушки, дитя моё,
Я понимаю, почему такая игра красок на облаках, на воде
И почему цветы так ярки, как никогда и нигде,
Когда я дарю тебе пёстрые игрушки, дитя моё, играй, это будет увлечение твоё.
Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать,
Я понимаю, почему звучит музыка в листьях вблизи и вдали
И почему волны шлют хоры своих голосов сердцу внимающей земли -
Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать; я люблю с тобою играть.
Когда я опускаю сладости в твои тянущиеся к ним ручки,
Я понимаю, почему есть мёд в чашечке цветка
И почему в зрелых плодах затаённая сладость всегда есть слегка -
Когда я опускаю сладости в твои тянущиеся к ним ручки, придя к тебе издалека.
Когда я целую твоё личико, чтобы заставить тебя улыбнуться, сокровище моё,
Я понимаю, что за радость изливается с небес к тебе в утреннем свете - радость солнечному теплу!
И какое наслаждение дарит летний ветерок моему телу,
Когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться и ко всему хорошему тянуться!

_______
Рабиндранат Тагор. Гитанджали. (Перевод с английского.)
63.
Когда я приношу тебе пестрые игрушки, дитя мое, я понимаю, почему такая игра красок на облаках, на воде и почему цветы так ярки - когда я дарю тебе пестрые игрушки, дитя мое.
Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать, я понимаю, почему звучит музыка в листьях и почему волны шлют хоры своих голосов сердцу внимающей земли - когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать.
Когда я опускаю сласти в твои жадные ручки, я понимаю, почему есть мед в чашечке цветка и в плодах затаенная сладость - когда я опускаю сладости в твои жадные ручки.
Когда я целую твое личико, чтобы заставить тебя улыбнуться, мое сокровище, я понимаю, что за радость изливается с небес в утреннем свете и какое наслаждение дарит летний ветерок моему телу - когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться.
_________
Рабиндранат Тагор. Гитанджали (текст в подлиннике имеет стихотворную форму, по-бенгальски "Гитанджали" - "Жертвенные песнопения"). Перевод сделан с английского текста, переведенного Р. Тагором в 1910 году, русский перевод с английского текста редактировал И.А. Бунин. перевод на русский язык Н.А. Пушешникова, 1914 год.

____
Рабиндранат Тагор (Робиндронатх Тхакур, 7 мая 1861 - 7 августа 1941) - индийский писатель, поэт, композитор, художник, общественный деятель. Его творчество сформировало литературу и музыку Бенгалии. Он стал первым среди неевропейцев, кто был удостоен Нобелевской премии по литературе (1913). Переводы его поэзии рассматривались как духовная литература и вместе с его харизматичностью, создали образ Тагора-пророка на Западе. Получив воспитание, пропитанное гуманизмом и любовью к родине, Тагор выступал за независимость Индии. Им были организованы Университет Вишва Бхарати и Институт реконструкции сельского хозяйства. Стихи Тагора сегодня являются гимнами Индии и Бангладеш.
Творчество Рабиндраната Тагора включает в себя лирические произведения, эссе и романы на политические и социальные темы. Наиболее известные его произведения - «Гитанджали» (Жертвенные песнопения), «Го"ра» и «Дом и мир» - являются примерами лиризма, разговорного стиля, натурализма и созерцательности в литературе.
Философская лирика Тагора излагает его концепцию, созданную им в конце XIX века о единстве Брахмана (Вселенной как объективного начала) и Атмана (человека как субъекта).

Всеуничтожение

Везде царит последняя беда. Весь мир она наполнила рыданьем, Все затопила, как водой, страданьем. И молния средь туч - как борозда. На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет, Безумец дикий вновь и вновь хохочет, Безудержно, не ведая стыда. Везде царит последняя беда. Разгулом смерти жизнь пьяна теперь, Миг наступил - и ты себя проверь. Дари ей все, отдай ей все подряд, И не смотри в отчаянье назад, И ничего уж больше не таи, Склоняясь головою до земли. Покоя не осталось и следа. Везде царит последняя беда. Дорогу должно выбрать нам сейчас: У ложа твоего огонь погас, В кромешном мраке затерялся дом, Ворвалась буря внутрь, бушует в нем, Строенье потрясает до основ. Неужто ты не слышишь громкий зов Твоей страны, плывущей в никуда? Везде царит последняя беда. Стыдись! И прекрати ненужный плач! От ужаса лицо свое не прячь! Не надвигай край сари на глаза. Из-за чего в душе твоей гроза? Еще твои ворота на запоре? Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре И радости и скорби навсегда. Везде царит последняя беда. Ужель твой голос скроет ликованье? Неужто в пляске, в грозном колыханье Браслетам на ногах не зазвучать? Игра, которой носишь ты печать,- Сама судьба. Забудь, что было прежде! В кроваво-красной приходи одежде, Как ты пришла невестою тогда. Везде, везде - последняя беда. Перевод А. Ахматовой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Герой Бенгалии

* * *

Дожди иссякли, зазвучал разлуки голос одинокий. Собрать напевы срок настал,- перед тобою путь далекий. Отгрохотал последний гром, причалил к берегу паром,- Явился бха дро, не нарушив сроки. В кадамбовом лесу желтеет пыльцы цветочной легкий слой. Соцветья ке токи забыты неугомонною пчелой. Объяты тишиной леса, таится в воздухе роса, И на свету от всех дождей - лишь блики, отблески, намеки. Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Женщина

Ты не только творение бога, не земли порожденье ты,- Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты. Для тебя поэты, о женщина, дорогой соткали наряд, Золотые нити метафор на одежде твоей горят. Живописцы твой облик женский обессмертили на холсте В небывалом еще величье, в удивительной чистоте. Сколько всяческих благовоний, красок в дар тебе принесли, Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли. Сколько нежных цветов оборвано для тебя в весенние дни, Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить твои ступни. В этих сари и покрывалах, свой застенчивый пряча взгляд, Сразу ты недоступней стала и таинственнее стократ. По-иному в огне желаний засияли твои черты. Существо ты - наполовину, полувоображение ты. Перевод В.Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Жизнь

В этом солнечном мире я не хочу умирать, Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу, Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять, Там, где бьются сердца и цветы собирают росу. Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей, Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,- Если радость и боль вы услышите в песне моей, Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят. Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду - Безымянною каплей в потоке великой реки; Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду - Пусть усталые люди заходят в мои цветники, Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу, Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки. Перевод Н. Воронель.

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Жизнь драгоценна

Знаю - виденью этому однажды конец придет. На веки мои тяжелые последний сон упадет. А ночь, как всегда, наступит, и в ярких лучах сиять В проснувшуюся вселенную утро придет опять. Жизни игра продолжится, шумная, как всегда, Под каждую крышу явится радость или беда. Сегодня с такими мыслями гляжу я на мир земной, Жадное любопытство сегодня владеет мной. Нигде ничего ничтожного не видят глаза мои, Кажется мне бесценною каждая пядь земли. Сердцу любые малости дороги и нужны, Душе - бесполезной самой - нет все равно цены! Мне нужно все, что имел я, и все, чего не имел, И что отвергал когда-то, что видеть я не умел. Перевод В.Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Из тучи - грохот барабана, могучий рокот непрестанный... Волна глухого гула мне сердце всколыхнула, Его биенье в громе потонуло. Таилась боль в душе, как в бездне,- чем горестней, тем бессловесней, Но ветер влажный пролетел, и лес протяжно зашумел, И скорбь моя вдруг зазвучала песней. Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Из тьмы я пришел, где шумят дожди. Ты сейчас одна, взаперти. Под сводами храма своего путника приюти! С дальних троп, из лесных глубин принес я тебе жасмин, Дерзко мечтая: захочешь его в волосы ты вплести? Медленно побреду назад в сумрак, полный звона цикад, Ни слова не произнесу, только флейту к губам поднесу, Песню мою - мой прощальный дар - посылая тебе с пути. Перевод Ю. Нейман.

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Индиец, ты гордость свою не продашь, Пусть нагло глядит на тебя торгаш! Он прибыл с Запада в этот край,- Но шарфа ты светлого не снимай. Твердо иди дорогой своей, Не слушая лживых, пустых речей. Сокровища, скрытые в сердце твоем, Достойно украсят смиренный дом, Венцом незримым оденут чело, Владычество золота сеет зло, Разнузданной роскоши нет границ, Но ты не смущайся, не падай ниц! Своей нищетою будешь богат,- Покой и свобода дух окрылят. Перевод Н.Стефановича

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Индия-лакшми

О ты, чарующая людей, о земля, сияющая в блеске солнца лучей, великая Мать матерей, Долы, омытые Индом шумящим, ветром - лесные, дрожащие чаши, С Гималайскою в небо летящей снежной короной своей; В небе твоем солнце взошло впервые, впервые леса услышали веды святые, Впервые звучали легенды, песни живые, в домах твоих и в лесах, в просторах полей; Ты - вечно богатство цветущее наше, народам дающая полную чашу, Ты - Джамна и Ганга, нет краше, привольней, ты - жизни нектар, молоко матерей! Перевод Н.Тихонова

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

К цивилизации

Лес верни нам. Возьми свой город, полный шума и дымной мглы. Забери свой камень, железо, поваленные стволы. Современная цивилизация! Пожирательница души! Возврати нам тень и прохладу в священной лесной тиши. Эти купанья вечерние, над рекою закатный свет, Коров пасущихся стадо, тихие песни вед, Пригоршни зерен, травы, из коры одежды верни, Разговор о великих истинах, что всегда мы в душе вели, Эти дни, что мы проводили, в размышленья погружены. Даже царские наслаждения мне в тюрьме твоей не нужны. Я свободы хочу. Хочу я снова чувствовать, что лечу, Чтобы снова вернулись силы в сердце мое, хочу. Знать хочу, что разбиты оковы, цепи хочу разъять. Вечный трепет сердца вселенной хочу ощутить опять. Перевод В.Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Карма

Я утром звал слугу и не дозвался. Взглянул - дверь отперта. Вода не налита. Бродяга ночевать не возвращался. Я без него, как на беду, одежды чистой не найду. Готова ли еда моя, не знаю. А время шло и шло... Ах так! Ну хорошо. Пускай придет - я проучу лентяя. Когда он в середине дня пришел, привествуя меня, Сложив почтительно ладони, Я зло сказал: "Тотчас прочь убирайся с глаз, Мне лодырей не нужно в доме". В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор, Затем, помедливши с ответом, С трудом слова произнеся, сказал мне: "Девочка моя Сегодня умерла перед рассветом". Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей. Вооружившись полотенцем белым, Он, как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер, Пока с последним не покончил делом. * Карма - зд. воздаяние. Перевод В.Тушновой .

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Клич

Не сможет вспять нас повернуть Никто и никогда. А тех, кто преградит нам путь, Несчастье ждет, беда. Мы путы рвем. Вперед, вперед - Сквозь зной, сквозь холод непогод! А тем, кто сети нам плетет, Самим попасть туда. Беда их ждет, беда. То Шивы клич. Вдали поет Его призывный рог. Зовет полдневный небосвод И тысяча дорог. С душой сливается простор, Лучи пьянят, и гневен взор. А тех, кто любит сумрак нор, Лучи страшат всегда. Беда их ждет, беда. Все покорим - и высь вершин, И океан любой. О, не робей! Ты не один, Друзья всегда с тобой. А тем, кого терзает страх, Кто в одиночестве зачах, Остаться в четырех стенах На долгие года. Беда их ждет, беда. Очнется Шива. Протрубит. Взлетит наш стяг в простор. Преграды рухнут. Путь открыт. Закончен давний спор. Пусть взбитый океан кипит И нас бессмертьем одарит. А тем, кто смерть, как бога, чтит, Не миновать суда! Беда их ждет, беда. Перевод А.Ревича

Рабиндранат Тагор. Избранное. Школьная библиотека. Перевод с бенгальского. Москва: Просвещение, 1987.

* * *

Когда страданье приведет Меня к порогу твоему, Ты позови его и сам Дверь отвори ему. Оно все бросит, чтоб взамен Изведать рук счастливый плен; Тропою поспешит крутой На свет в твоем дому... Ты позови его и сам Дверь отвори ему. От боли песней исхожу; Заслушавшись ее, Хоть на минуту выйди в ночь, Покинь свое жилье. Как стриж, что бурей сбит во мгле, Та песня бьется по земле. Навстречу горю моему Ты поспеши во тьму, Ах, позови его и сам Дверь отвори ему. Перевод Т.Спендиаровой

Рабиндранат Тагор. Избранное. Школьная библиотека. Перевод с бенгальского. Москва: Просвещение, 1987.

* * *

Когда тебя во сне моем не вижу, Мне чудится, что шепчет заклинанья Земля, чтобы исчезнуть под ногами. И за пустое небо уцепиться, Поднявши руки, в ужасе хочу я. В испуге просыпаюсь я и вижу, Как шерсть прядешь ты, низко наклонившись, Со мною рядом неподвижно сидя, Собой являя весь покой творенья. Перевод А.Ахматовой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Когда-то, свадебным смущенная нарядом, Здесь, в мире суеты, со мной ты стала рядом, И было трепетно соприкасанье рук. По прихоти ль судьбы все совершилось вдруг? То был не произвол, не беглое мгновенье, Но тайный промысел и свыше повеленье. И прожил я свой век с любимою мечтой, Что будем, ты и я, единством и четой. Как из души моей ты черпала богато! Как много свежих струй влила в нее когда-то! Что создавали мы в волнении, в стыде, В трудах и бдениях, в победах и беде, Меж взлетов и потерь,- то, навсегда живое, Кто в силах довершить? Лишь мы с тобою, двое. Перевод С. Шервинского

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Кто ты, далекий? Запела вдали Флейта... Качнулась, танцует змея, Слыша напев незнакомой земли. Чья это песня? В какие края Флейта сзывает нас... флейта твоя? Кружишься ты. Разметались, взвились Волосы, кольца. Как ветер легка, Рвется накидка твоя в облака, Дугами радуги брошена ввысь. Блеск, пробужденье, смятение, взлет! В водах волнение, чаща поет, Крылья шумят. От глубин до высот Все раскрывается - души и двери,- Флейта твоя в потаенной пещере, Флейта к тебе меня властно зовет! Низкие ноты, высокие ноты - Звуков смешение, волны без счета! Волны на волны и снова волна! Звуки врываются в край тишины,- В щели сознания, в смутные сны,- Солнце пьянеет, тонет луна! Танец восторженный ближе и ближе! Вижу потайное, скрытое вижу, Вихрем охваченный, в радости жгучей: Там в подземелье, в пещере, в ущелье, Флейта в руках твоих! Флейты веселье, Пьяную молнию вырвав из тучи, В землю врывается из темноты Соками - в чампу, в листы и цветы! Словно валы, напролом, сквозь запруды, Внутрь сквозь стены, сквозь толщу, сквозь груды Камня - в глубины! Повсюду! Повсюду Зов и заклятье, звенящее чудо! Мрак оставляя, Ползет вековая Скрытая в сердце-пещере змея. Свитая мгла Тихо легла,- Флейта ей слышится, флейта твоя! О, зачаруй, заколдуй, и со дна К солнцу, к ногам твоим выйдет она. Вызови, вызволи, вырви из теми! В ярком луче отовсюду видна, Будет, как пена, как вихрь и волна, Слитая в танце со всем и со всеми, Виться под звон, Распустив капюшон. Как подойдет она к роще в цвету, К небу и блеску, К ветру и всплеску! Пьяная светом! Вся на свету! Перевод З. Миркиной

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Мать-Бенгалия

В добродетелях и пороках, в смене взлетов, падений, страстей, О моя Бенгалия! Взрослыми сделай своих детей. У колен своих материнских не держи в домах взаперти, Пусть на все на четыре стороны разбегаются их пути. Пусть по всей стране разбредутся, поскитаются там и тут, Место в жизни пускай поищут и пускай его обретут. Их, как мальчиков, не опутывай, из запретов сплетая сеть, Пусть в страданьях учатся мужеству, пусть достойно встречают смерть. Пусть сражаются за хорошее, против зла подымая меч. Если любишь сынов, Бенгалия, если хочешь ты их сберечь, Худосочных, добропорядочных, с тишиной всегдашней в крови, Оторви от привычной жизни, от порогов прочь оторви. Дети - семьдесят миллионов! Мать, ослепшая от любви, Ты их вырастила бенгальцами, но не сделала их людьми. Перевод В.Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Метафора

Когда одолеть преграды у реки не хватает сил, Затягивает пеленою стоячую воду ил. Когда предрассудков ветхих повсюду встает стена, Застывшей и равнодушной делается страна. Тропа, по которой ходят, остается торной тропой, Не пропадет она, сорной не зарастет травой. Кодексы мантр закрыли, преградили стране пути. Теченье остановилось. Некуда ей идти. Перевод В.Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Морские волны

(Написано по случаю гибели лодок с паломниками у города Пури) Во тьме, словно бред бессвязной, свои разрушенья празднуй - О дикий ад! То ветра свист исступленный иль крыльев миллионы Кругом гремят? И с морем небо мгновенно слилось, чтобы взор вселенной Задернуть, ослепив. То молний внезапных стрелы иль это ужасный, белый Усмешек злобных извив? Без сердца, без слуха и зрения проносится в опьяненье Каких-то гигантов рать - В безумье все разрушать. Ни цвета, ни форм, ни линий. В бездонной, черной пучине - Смятенье, гнев. И мечется море с криком, и бьется в хохоте диком, Осатанев. И шарит - где же граница, чтоб о нее раздробиться, Где берегов черта? Васуки в грохоте, визге валы разбивает в брызги Ударом хвоста. Земля потонула где-то, и бурею вся планета Потрясена. И разрываются сети сна. Беспамятство, Ветер. Тучи. Нет ритма, и нет созвучий - Лишь пляска мертвеца. Смерть ищет опять чего-то,- она забирает без счета И без конца. Сегодня во мгле свинцовой ей надо добычи новой. И что же? Наугад, Не чувствуя расстояний, какие-то люди в тумане К смерти своей летят. Путь их бесповоротен. Вместилось несколько сотен Людей в ладью. Цепляется каждый за жизнь свою! Уже отбиваться трудно. И буря бросает судно: «Давай! Давай!» А вспенившееся море гремит, урагану вторя: «Давай! Давай!» Со всех сторон обступая, смерть кружится голубая, От злобы побледнев. Теперь не сдержать напора - и судно рухнет скоро: Моря ужасен гнев. Для бури и это шалость! Все спуталось, перемешалось - И небо и земля... Но рулевой - у руля. И люди сквозь мрак и тревогу, сквозь грохот взывают к богу: «О всеблагой! Смилуйся, о великий!» Несутся мольбы и крики: «Спаси! Укрой!» Но звать и молиться поздно! Где ж солнце? Где купол звездный? Где счастья благодать? И лет невозвратных были? И те, кого так любили? Здесь мачеха, а не мать! Пучина. Удары грома. Все дико и незнакомо. Безумье, мгла... А призракам нет числа. Не выдержал борт железный, проломано дно, и бездны Раскрыта пасть. Здесь царствует не Всевышний! Здесь мертвой природы хищной Слепая власть! Во тьме непроглядной звонко разносится крик ребенка. Смятенье, дрожь... А море словно могила: что не было или было - Не разберешь. Как будто ветер сердитый задул светильники чьи-то... И в тот же час Свет радости где-то погас. Как в хаосе мог безглазом возникнуть свободный разум? Ведь мертвое вещество, Бессмысленное начало - не поняло, не осознало Себя самого. Откуда ж сердец единство, бестрепетность материнства? Вот братья обнялись, Прощаясь, тоскуя, плача... О солнечный луч горячий, О прошлое, вернись! Беспомощно и несмело сквозь слезы их заблестела Надежда вновь: Светильник зажгла любовь. Зачем же всегда покорно мы смерти сдаемся черной? Палач, мертвец, Чудовище ждет слепое, чтоб все поглотить святое - Тогда конец. Но даже и перед смертью, дитя прижимая к сердцу, Не отступает мать. Ужели же все напрасно? Нет, злобная смерть не властна Дитя у нее отнять! Здесь - бездна и волн лавина, там - мать, защищая сына, Стоит одна. Кому же отнять его власть дана? Ее бесконечна сила: ребенка загородила, Прикрыв собой. Но в царстве смерти - откуда любви подобное чудо И свет такой? В ней жизни бессмертной зерна, источник чудотворный Неисчислимых щедрот. К кому прикоснется эта волна тепла и света, Тот матерь обретет. О, что ей весь ад восставший, любовью смерть поправшей, И грозный шквал! Но кто ей такую любовь даровал? Любовь и жестокость мести всегда существуют вместе,- Сплелись, борясь. Надежды, страхи, тревоги в одном обитают чертоге: Повсюду связь. И все, веселясь и плача, решают одну задачу: Где истина, где ложь? Природа разит с размаху, но в сердце не будет страха, Когда к любви придешь. А если чередованье расцвета и увяданья, Побед, оков - Лишь спор бесконечный двух богов? Перевод Н.Стефанович

Рабиндранат Тагор. Избранное. Школьная библиотека. Перевод с бенгальского. Москва: Просвещение, 1987.

Мужественная

Иль женщинам нельзя вести борьбу, Ковать свою судьбу? Иль там, на небе, Решен наш жребий? Должна ль я на краю дороги Стоять смиренно и в тревоге Ждать счастья на пути, Как дара неба... Иль самой мне счастья не найти? Хочу стремиться За ним в погоню, как на колеснице, Взнуздав неукротимого коня. Я верю: ждет меня Сокровище, которое, как чудо, Себя не пощадив, добуду. Не робость девичья, браслетами звеня, А мужество любви пусть поведет меня, И смело я возьму венок мой брачный, Не сможет сумрак тенью мрачной Затмить счастливый миг. Хочу я, чтоб избранник мой постиг Во мне не робость униженья, А гордость самоуваженья, И перед ним тогда Откину я покров ненужного стыда. Мы встретимся на берегу морском, И грохот волн обрушится, как гром,- Чтоб небо зазвучало. Скажу, с лица откинув покрывало: «Навек ты мой!» От крыльев птиц раздастся шум глухой. На запад, обгоняя ветер, Вдаль птицы полетят при звездном свете. Творец, о, не лиши меня ты дара речи, Пусть музыка души звенит во мне при встрече. Пусть будет в высший миг и наше слово Все высшее в нас выразить готово, Пусть льется речь потоком Прозрачным и глубоким, И пусть поймет любимый Все, что и для меня невыразимо, Пусть из души поток словесный хлынет И, прозвучав, в безмолвии застынет. Перевод М.Зенкевича

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Мы живем в одной деревне

В той же я живу деревне, что она. Только в этом повезло нам - мне и ей. Лишь зальется свистом дрозд у их жилья - Сердце в пляс пойдет тотчас в груди моей. Пара выращенных милою ягнят Под ветлой у нас пасется поутру; Если, изгородь сломав, заходят в сад, Я, лаская, на колени их беру. Называется деревня наша Кхонджона, Называется речушка наша Онджона, Как зовусь я - это здесь известно всем, А она зовется просто - наша Ронджона. Мы живем почти что рядом: я вон там, Тут она,- нас разделяет только луг. Их лесок покинув, может в рощу к нам Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг. Розы те, что в час молитв очередной В воду с гхата их бросают богу в дар, Прибивает к гхату нашему волной; А бывает, из квартала их весной Продавать несут цветы на наш базар. Называется деревня наша Кхонджона, Называется речушка наша Онджона, Как зовусь я - это здесь известно всем, А она зовется просто - наша Ронджона. К той деревне подошли со всех сторон Рощи манго и зеленые поля. По весне у них на поле всходит лен, Подымается на нашем конопля. Если звезды над жилищем их взошли, То над нашим дует южный ветерок, Если ливни гнут их пальмы до земли, То у нас в лесу цветет кодом-цветок. Называется деревня наша Кхонджона, Называется речушка наша Онджона, Как зовусь я - это здесь известно всем, А она зовется просто - наша Ронджона. Перевод Т.Спендиаровой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Невозможное

Одиночество? Что это значит? Проходят года, Ты в безлюдье идешь, сам не зная, зачем и куда. Гонит месяц срабон над лесною листвой облака, Сердце ночи разрезала молния взмахом клинка, Слышу: плещется Варуни, мчится поток ее в ночь. Мне душа говорит: невозможное не превозмочь. Сколько раз непогожею ночью в объятьях моих Засыпала любимая, слушая ливень и стих. Лес шумел, растревоженный всхлипом небесной струи, Тело с духом сливалось, рождались желанья мои, Драгоценные чувства дала мне дождливая ночь, Но душа говорит: невозможное не превозмочь. Ухожу в темноту, по размокшей дороге бредя, И в крови моей слышится долгая песня дождя. Сладкий запах жасмина порывистый ветер принес. Запах дерева малоти, запах девических кос; В косах милой цветы эти пахли вот так же, точь-в-точь. Но душа говорит: невозможное не превозмочь. Погруженный в раздумье, куда-то бреду наугад. На дороге моей чей-то дом. Вижу: окна горят. Слышу звуки ситара, мелодию песни простой, Это песня моя, орошенная теплой слезой, Это слава моя, это грусть, отошедшая прочь. Но душа говорит: невозможное не превозмочь. Перевод А.Ревича.

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Нисходит полумрак и синим краем сари Окутывает мир в его грязи и гари,- Дом развалившийся, одежды рваной срам. О, пусть, подобная спокойным вечерам, Скорбь о тебе сойдет в мой бедный дух и мглою Всю жизнь окутает с ее тоской былою, Когда влачился я, изношен, хил и хром. О, пусть она в душе, сливая зло с добром, Мне начертает круг для золотой печали. Желаний в сердце нет, волненья замолчали... Да не предамся вновь глухому мятежу,- Все бывшее ушло... Туда я отхожу, Где пламя ровное в светильнике свиданья, Где вечно радостен владыка мирозданья. Перевод С. Шервинского

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Ночь

О ночь, одинокая ночь! Под необъятным небом Сидишь ты и что-то шепчешь. Глядя в лицо вселенной, Волосы расплела, Ласкова и смугла... Что ты поешь, о ночь? Снова слышу твой клич. Но песен твоих доныне Я не могу постичь. Дух мой тобой вознесен, Взоры туманит сон. И кто-то в глуши души моей Песню твою поет, о любимая. Голосом легким твоим Вместе с тобой поет, Словно родной твой брат Заблудился в душе, одинок, И тревожно ищет дорог. Он гимны отчизны твоей поет И ждет ответа. И, дождавшись, навстречу идет... Будто беглые звуки эти Будят память о ком-то былом, Будто смеялся он здесь, и плакал, И звал кого-то в звездный свой дом. Снова он хочет сюда прийти - И не может найти пути... Сколько ласковых полуслов и стыдливых полуулыбок, Старых песен и вздохов души, Сколько нежных надежд и бесед любви, Сколько звезд, сколько слез в тиши, О ночь, он тебе дарил И во тьме твоей схоронил!.. И плывут эти звуки и звезды, Как миры, обращенные в прах, В бесконечных твоих морях. И когда на твоем берегу я сижу одинок, Окружают песни и звезды меня, Жизнь меня обнимает, И, усмешкой маня, Уплывает вперед, И цветет, и тает вдали, и зовет... Ночь, я нынче пришел опять, Чтобы в очи твои глядеть, Я хочу для тебя молчать И хочу для тебя петь. Там, где прежние песни мои, и мой потерянный смех, И мечтаний забытых рой, Сохрани мои песни, ночь, И гробницу для них построй. Ночь, я вновь для тебя пою, Знаю, ночь, я любовь твою. Песнь укрой от пристальной злобы, Схорони в заветном краю... Будет медленно падать роса, Будут мерно вздыхать леса. Тишина, подпершись рукою, Осторожно придет туда... Лишь порою, скользнув слезою, Упадет на гробницу звезда. Перевод Д. Голубкова

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

О бойшакх пылающий, внемли! Пусть твой горький вздох аскета возвестит распад расцвета, Пестрый сор сметет, кружа в пыли. Пусть уйдут воспоминанья, отголоски песни ранней, Дымка слез рассеется вдали. Утомление земное одолей, разрушь Омовеньем в жгучем зное, погруженьем в сушь. Утомленность каждодневным истреби в пыланье гневном, Гулом раковины грозным искупленье ниспошли, От блаженного покоя исцели! Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

О, всеединство разума, духа и бренной плоти! Тайна жизни, которая в вечном круговороте. От века не прерывается, исполненная огня, В небе игра волшебная звездных ночей и дня. Вселенная воплощает тревоги свои в океанах, В скалах крутых - суровость, нежность - в зорях багряных. Сплетенье существований, движущихся повсюду, Каждый в себе ощущает, как волшебство и чудо. Сквозь душу порой проносятся неведомых волн колебания, Каждый в себе вмещает вечное мироздание. Ложе соединенья с владыкою и творцом, Престол божества бессмертный ношу я в сердце моем. О, красота беспредельная! О, царь земли и небес! Я создан тобою, как самое чудесное из чудес. Перевод Н.Стефановича

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

О, я знаю, пройдут Мои дни, пройдут, И в каком-то году предвечерней порою Потускневшее солнце, прощаясь со мною, Улыбнется мне грустно В одну из последних минут. Будет флейта протяжно звучать при дороге, Будет мирно пастись возле заводи вол круторогий, Будет бегать ребенок у дома, Птицы песни свои заведут. А дни пройдут, мои дни пройдут. Прошу об одном, Об одном умоляю я: Пусть узнаю перед уходом, Зачем был я создан, Для чего позвала меня Зеленеющая земля? Зачем меня заставляло ночей молчание Слушать звездных речей звучание, Зачем, зачем волновало Душу сиянье дня? Вот о чем умоляю я. Когда мои дни пройдут, Земной окончится срок, Хочу, чтобы песня моя до конца дозвучала, Чтобы ясная, звучная нота ее увенчала. Чтобы жизнь приносила плоды, Как цветок, Хочу, чтоб в сиянии жизни этой Увидал я твой облик светлый, Чтоб венок свой Надеть на тебя я мог, Когда окончится срок. Перевод В. Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Обыкновенная девушка

Я - девушка из онтохпура. Ясно, Что ты меня не знаешь. Я прочла Последний твой рассказ «Гирлянда Увянувших цветов», Шорот-Бабу Твоя остриженная героиня На тридцать пятом годе умерла. С пятнадцати случались с ней несчастья. Я поняла, что вправду ты волшебник: Ты девушке дал восторжествовать. Я о себе скажу. Мне лет немного, Но сердце я одно уж привлекла И ведала к нему ответный трепет. Но что я! Я ведь девушка как все, А в молодости многие чаруют. Будь добр, прошу я, напиши рассказ О девушке совсем обыкновенной. Она несчастна. То, что в глубине У ней необычайного таится, Пожалуйста, найди и покажи Так, чтоб потом все замечали это. Она так простодушна. Ей нужна Не истина, а счастье. Так нетрудно Увлечь ее! Сейчас я расскажу, Как это все произошло со мною. Положим, что его зовут Нореш. Он говорил, что для него на свете Нет никого, есть только я одна. Я этим похвалам не смела верить, Но и не верить тоже не могла. И вот он в Англию уехал. Вскоре Оттуда письма стали приходить, Не очень, впрочем, частые. Еще бы! Я думала - ему не до меня. Там девушек ведь тьма, и все красивы, И все умны и будут без ума От моего Нореша Сена, хором Жалея, что так долго был он скрыт На родине от просвещенных взоров. И вот в одном письме он написал, Что ездил с Лиззи на море купаться, И приводил бенгальские стихи О вышедшей из волн небесной деве. Потом они сидели на песке, И к их ногам подкатывались волны, И солнце с неба улыбалось им. И Лиззи тихо тут ему сказала: «Еще ты здесь, но скоро прочь уедешь, Вот раковина вскрытая. Пролей В нее хотя одну слезу, и будет Жемчужины дороже мне она». Какие вычурные выраженья! Нореш писал, однако: «Ничего, Что явно так слова высокопарны, Зато они звучат так хорошо. Цветов из золота в сплошных алмазах Ведь тоже нет в природе, а меж тем Искусственность цене их не мешает». Сравненья эти из его письма Шипами тайно в сердце мне вонзались. Я - девушка простая и не так Испорчена богатством, чтоб не ведать Действительной цены вещам. Увы! Что там ни говори, случилось это, И не могла ему я отплатить. Я умоляю, напиши рассказ О девушке простой, с которой можно Проститься издали и навсегда Остаться в избранном кругу знакомых, Вблизи владелицы семи машин. Я поняла, что жизнь моя разбита, Что мне не повезло. Однако той, Которую ты выведешь в рассказе, Дай посрамить врагов в отместку мне. Я твоему перу желаю счастья. Малати имя (так зовут меня) Дай девушке. Меня в ней не узнают. Малати слишком много, их не счесть В Бенгалии, и все они простые. Они на иностранных языках Не говорят, а лишь умеют плакать. Доставь Малати радость торжества. Ведь ты умен, твое перо могуче. Как Шакунталу, закали ее В страданиях. Но сжалься надо мною. Единственного, о котором я Всевышнего просила, ночью лежа, Я лишена. Прибереги его Для героини твоего рассказа. Пусть он пробудет в Лондоне семь лет, Все время на экзаменах срезаясь, Поклонницами занятый всегда. Тем временем пускай твоя Малати Получит званье доктора наук В Калькуттском университете. Сделай Ее единым росчерком пера Великим математиком. Но этим Не ограничься. Будь щедрей, чем бог, И девушку свою отправь в Европу. Пусть тамошние лучшие умы, Правители, художники, поэты, Пленятся, словно новою звездой, Как женщиною ей и как ученой. Дай прогреметь ей не в стране невежд, А в обществе с хорошим воспитаньем, Где наряду с английским языком Звучат французский и немецкий. Надо, Чтоб вкруг Малати были имена И в честь ее готовили приемы, Чтоб разговор струился, точно дождь, И чтобы на потоках красноречья Она плыла уверенней в себе, Чем лодка с превосходными гребцами. Изобрази, как вкруг нее жужжат: «Зной Индии и грозы в этом взоре». Замечу, между прочим, что в моих Глазах, в отличье от твоей Малати, Сквозит любовь к создателю одна И что своими бедными глазами Не видела я здесь ни одного Благовоспитанного европейца. Пускай свидетелем ее побед Стоит Нореш, толпою оттесненный. А что ж потом? Не стану продолжать! Тут обрываются мои мечтанья. Еще ты на всевышнего роптать, Простая девушка, имела смелость? Перевод Б.Пастернака

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Обыкновенный человек

На закате, с палкой под мышкой, с ношей на голове, Шагает домой крестьянин вдоль берега, по траве. Если спустя столетья, чудом, каким ни есть, Вернувшись из царства смерти, он явится снова здесь, В облике том же самом, с тем же самым мешком, Растерянный, в изумленье осматриваясь кругом,- Какие толпы народа сбегутся к нему тотчас, Как все окружат пришельца, с него не спуская глаз, Как жадно каждое слово будут они ловить О жизни его, о счастье, горестях и любви, О доме и о соседях, о поле и о волах, О думах его крестьянских, житейских его делах. И повесть о нем, который не знаменит ничем, Тогда покажется людям поэмою из поэм. Перевод В.Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Отречение

В поздний час пожелавший отрешиться от мира сказал: "Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал. Кто меня колдовством у порога держал моего?" Бог сказал ему: "Я". Человек не услышал его. Перед ним на постели, во сне безмятежно дыша, Молодая жена прижимала к груди малыша. "Кто они - порождения майи?" - спросил человек. Бог сказал ему: "Я". Ничего не слыхал человек. Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: "Где ты, божество?" Бог сказал ему: "Здесь". Человек не услышал его. Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал. Бог сказал: "Возвратись". Но никто его не услыхал. Бог вздохнул и воскликнул: "Увы! Будь по-твоему, пусть. Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь". Перевод В.Тушновой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Паром

Кто ты такой? Нас перевозишь ты, О человек с парома. Ежевечерне вижу я тебя, Став на пороге дома, О человек с парома. Когда кончается базар, Бредут на берег млад и стар, Туда, к реке, людской волной Моя душа влекома, О человек с парома. К закату, к берегу другому ты Направил бег парома, И песня зарождается во мне, Неясная, как дрема, О человек с парома. На гладь воды гляжу в упор, И влагой слез подернут взор. Закатный свет ложится мне На душу невесомо, О человек с парома. Твои уста сковала немота, О человек с парома. То, что написано в глазах твоих, Понятно и знакомо, О человек с парома. Едва в глаза твои взгляну, Я постигаю глубину. Туда, к реке, людской волной Моя душа влекома, О человек с парома. Перевод Т.Спендиаровой

Рабиндранат Тагор. Избранное. Школьная библиотека. Перевод с бенгальского. Москва: Просвещение, 1987.

* * *

По ночам под звуки флейты бродят звездные стада. Ты коров своих, незримый, в небесах пасешь всегда. Светоносные коровы озаряют сад плодовый, Меж цветами и плодами разбредаясь кто куда. На рассвете убегают, лишь клубится пыль вдогон. Ты их музыкой вечерней возвращаешь в свой загон. Разбрестись я дал желаньям, и мечтам, и упованьям. О пастух, придет мой вечер - соберешь ли их тогда? Перевод В.Потаповой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Праздничное утро

Открылось утром сердце ненароком, И влился мир в него живым потоком. Недоуменно я следил глазами За золотыми стрелами-лучами. Аруны показалась колесница, И утренняя пробудилась птица, Приветствуя зарю, защебетала, И все вокруг еще прекрасней стало. Как брат, мне небо крикнуло: «Приди!>> И я припал, прильнул к его груди, Я по лучу поднялся к небу, ввысь, Щедроты солнца в душу пролились. Возьми меня, о солнечный поток! Направь ладью Аруны на восток И в океан безбрежный, голубой Возьми меня, возьми меня с собой! Перевод Н.Подгоричани

Рабиндранат Тагор. Избранное. Школьная библиотека. Перевод с бенгальского. Москва: Просвещение, 1987.

* * *

Приди, о буря, не щади сухих моих ветвей, Настало время новых туч, пора иных дождей, Пусть вихрем танца, ливнем слез блистательная ночь Поблекший цвет минувших лет скорей отбросит прочь. Пусть все, чему судьба - уйти, уйдет скорей, скорей! Циновку ночью расстелю в моем дому пустом. Сменю одежду - я продрог под плачущим дождем. Долину залило водой,- неймется в берегах реке. Как вздох жасмина, голос мой летит, теряясь вдалеке, И как бы за чертою смерти проснулась жизнь в душе моей. Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Пьяный

О пьяные, в беспамятстве хмельном Идете, двери распахнув рывком, Вы все спускаете за ночь одну, С пустым домой идете кошельком. Пророчества презрев, идете в путь Наперекор календарям, приметам, Плутаете по свету без дорог, Пустых деяний груз таща при этом; Вы парус подставляете под шквал, Канат перерубая рулевой. Готов я, братья, ваш обет принять: Пьянеть и - в пекло головой! Копил я мудрость многих лет, Упорно постигал добро и зло, Я в сердце столько рухляди скопил, Что стало сердцу слишком тяжело. О, сколько я убил ночей и дней В трезвейшей изо всех людских компаний! Я видел много - стал глазами слаб, Я стал слепым и дряхлым от познаний. Мой груз пустой,- весь нищий мой багаж Пускай развеет ветер штормовой. Я понял, братья, счастье лишь одном: Пьянеть и - в пекло головой! О, распрямись, сомнений кривизна! О буйный хмель, сбивай меня с пути! Вы, демоны, должны меня схватить И от защиты Лакшми унести! Есть семьянины, тружеников тьма, Их мирный век достойно будет прожит, На свете есть большие богачи, Встречаются помельче. Кто как может! Пускай они, как жили,- впредь живут. Неси меня, гони, о шквал шальной! Я все постиг,- занятье лучше всех: Пьянеть и - в пекло головой! Отныне я, клянусь, заброшу все,- Досужий, трезвый разум в том числе,- Теории, премудрости наук И все понятья о добре и зле. Я памяти сосуд опустошу, Навек забуду и печаль и горе, Стремлюсь я к морю пенного вина, Я смех омою в этом зыбком море. Пускай, достоинство с меня сорвав, Меня уносит ураган хмельной! Клянусь идти по ложному пути: Пьянеть и - в пекло головой! Перевод А. Ревича

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Раджа и его жена

Один раджа на свете жил... В тот день раджою я наказан был За то, что, не спросившись, в лес Ушел и там на дерево залез, И с высоты, совсем один, Смотрел, как пляшет голубой павлин. Но подо мною треснул вдруг Сучок, и мы упали - я и сук. Потом я взаперти сидел, Своих любимых пирожков не ел, В саду раджи плодов не рвал, Увы, на празднике не побывал... Кто наказал меня, скажи? Кто скрыт под именем того раджи? А у раджи жена была - Добра, красива, честь ей и хвала... Во всем я слушался ее... Узнав про наказание мое, Она взглянула на меня, Потом, печально голову склоня, Ушла поспешно в свой покой И дверь закрыла крепко за собой. Весь день не ела, не пила, Сама на праздник тоже не пошла... Но кара кончилась моя - И в чьих объятьях оказался я? Кто целовал меня в слезах, Качал, как маленького, на руках? Кто это был? Скажи! Скажи! Ну, как зовут жену того раджи? Перевод А.Эфрон

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Солнечный луч засмеялся в объятиях туч,- дожди иссякли вдруг. Сегодня есть у меня досуг, чудесный досуг. В какую бы рощу пойти, не намечая пути? Иль, может быть, убежать с детворой на пестрый луг? Из листьев кетоки лодку слажу, цветами ее уберу, Пущу по озеру - пусть плывет, колышась на ветру. В лугах разыщу пастушонка, на свирели сыграю звонкой. Валяясь в чаще, измажусь пыльцою тонкой, желтеющей вокруг. Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Та женщина, что мне была мила, Жила когда-то в этой деревеньке. Тропа к озерной пристани вела, К гнилым мосткам на шаткие ступеньки. Названье этой дальней деревушки, Быть может, знали жители одни. Холодный ветер приносил с опушки Землистый запах в пасмурные дни. Такой порой росли его порывы, Деревья в роще наклонялись вниз. В грязи разжиженной дождями нивы Захлебывался зеленевший рис. Без близкого участия подруги, Которая в те годы там жила, Наверное, не знал бы я в округе Ни озера, ни рощи, ни села. Она меня водила к храму Шивы, Тонувшему в густой лесной тени. Благодаря знакомству с ней, я живо Запомнил деревенские плетни. Я б озера не знал, но эту заводь Она переплывала поперек. Она любила в этом месте плавать, В песке следы ее проворных ног. Поддерживая на плечах кувшины, Плелись крестьянки с озера с водой. С ней у дверей здоровались мужчины, Когда шли мимо с поля слободой. Она жила в окраинной слободке, Как мало изменилось все вокруг! Под свежим ветром парусные лодки, Как встарь, скользят по озеру на юг. Крестьяне ждут на берегу парома И обсуждают сельские дела. Мне переправа не была б знакома, Когда б она здесь рядом не жила. Перевод Б.Пастернака

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Труба

Твоя труба лежит в пыли, И не поднять мне глаз. Стих ветер, свет погас вдали. Пришел несчастья час! Зовет борьба борцов на бой, Певцам приказывает - пой! Путь выбирай быстрее свой! Повсюду ждет судьба. Валяется в пыли пустой Бесстрашия труба. Под вечер шел в молельню я, Прижав цветы к груди. Хотел от бури бытия Надежный кров найти. От ран на сердце - изнемог. И думал, что настанет срок, И смоет грязь с меня поток, И стану чистым я... Но поперек моих дорог Легла труба твоя. Свет вспыхнул, озарив алтарь, Алтарь и темноту, Гирлянду тубероз, как встарь, Сейчас богам сплету. Отныне давнюю войну Окончу, встречу тишину. Быть может, небу долг верну... Но вновь зовет (в раба В минуту превратив одну) Безмолвная труба. Волшебным камнем юных лет Коснись меня скорей! Пускай, ликуя, льет свой свет Восторг души моей! Грудь мрака черного пронзив, Бросая в небеса призыв, Бездонный ужас пробудив В краю, что тьмой одет, Пусть ратный пропоет мотив Труба твоих побед! И знаю, знаю я, что сон От глаз моих уйдет. В груди - как в месяце срабон - Ревут потоки вод. На зов мой кто-то прибежит, Заплачет кто-нибудь навзрыд, Ночное ложе задрожит - Ужасная судьба! Сегодня в радости звучит Великая труба. Покоя я хотел просить, Нашел один позор. Надень, чтоб тело все закрыть, Доспехи с этих пор. Пусть новый день грозит бедой, Останусь я самим собой. Пусть горя, данного тобой, Наступит торжество. И буду я навек с трубой Бесстрашья твоего! Перевод А.Ахматовой

* * *

Ужасная пора! Как душны вечера! Томлюсь в полдневный зной, не сплю в тиши ночной. Жестокость солнца гибельно щедра. Здесь голубь чуть живой, от жажды сам не свой, В иссохшей роще сетует с утра. Я страх мой превозмог, я знал: настанет срок - И ливнем хлынешь ты с далекой высоты К душе, которую гнетет жара. Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Через сто лет

В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня, Кем ты будешь, Читатель стихов, оставшихся от меня? В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня, удастся ли им донести частицу моих рассветов, Кипение крови моей, И пенье птиц, и радость весны, И свежесть цветов, подаренных мне, И странные сны, И реки любви? Сохранят ли песни меня В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня? Не знаю, и все же, друг, ту дверь, что выходит на юг, Распахни; присядь у окна, а потом, Дали завесив дымкой мечты, Вспомни о том, Что в былом, до тебя ровно за сто лет, Беспокойный ликующий трепет, оставив бездну небес, К сердцу земли приник, приветом ее согрет. И тогда же, освобожденный приходом весны из пут, Охмелевший, безумный, самый нетерпеливый на свете Ветер, несущий на крыльях пыльцу и запах цветов, Южный ветер Налетел и заставил землю цвести. В былом, до тебя ровно за сто лет. День был солнечен и чудесен. С душою, полною песен, В мир тогда явился поэт, Он хотел, чтоб слова, как цветы, цвели, А любовь согревала, как солнечный свет, В былом, до тебя ровно за сто лет. В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня, Поющий новые песни поэт Принесет в твой дом привет от меня И сегодняшней юной весны, Чтобы песни моей весенний ручей слился, звеня, С биением крови твоей, с жужжаньем твоих шмелей И с шелестом листьев, что манит меня В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня. Перевод А.Сендыка Перевод А.Ахматовой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

Юное племя

О юное, о дерзостное племя, Всегда в мечтах, в безумных снах; Борясь с отжившим, обгоняешь время. В кровавый час зари в краю родном Пускай толкует каждый о своем,- Все доводы презрев, в пылу хмельном, Лети в простор, сомнений сбросив бремя! Расти, о буйное земное племя! Качает клетку ветер неуемный. Но пуст наш дом, безмолвно в нем. Все неподвижно в комнате укромной. На жерди птица дряхлая сидит, Опущен хвост, и плотно клюв закрыт, Недвижная, как изваянье, спит; В ее тюрьме остановилось время. Расти, упорное земное племя! Слепцы не видят, что весна в природе: Река ревет, плотину рвет, И волны разгулялись на свободе. Но дремлют дети косные земли И не хотят идти пешком в пыли,- На ковриках сидят, в себя ушли; Безмолвствуют, прикрыв от солнца темя. Расти, тревожное земное племя! Среди отставших вспыхнет возмущенье. Лучи весны разгонят сны. «Что за напасть!» - вскричат они в смятенье. Их поразит удар могучий твой. С кровати вскочат, в ярости слепой, Вооружившись, устремятся в бой. Сразится правда с ложью, солнце с темью. Расти, могучее земное племя! Алтарь богини рабства перед нами. Но час пробьет - и он падет! Безумье, вторгнись, все сметая в храме! Взовьется стяг, промчится вихрь кругом, Твой смех расколет небеса, как гром. Разбей сосуд ошибок - все, что в нем, Возьми себе - о радостное бремя! Расти, земное дерзостное племя! От мира отрешась, свободным стану! Передо мной простор открой, Вперед идти я буду неустанно. Немало ждет меня преград, скорбей, И сердце мечется в груди моей. Дай твердость мне, сомнения развей,- Пусть книжник в путь отправится со всеми Расти, о вольное земное племя! О юность вечная, всегда будь с нами! Сбрось прах веков и ржавь оков! Мир засевай бессмертья семенами! В грозовых тучах ярых молний рой, Зеленым хмелем полон мир земной, И ты возложишь на меня весной Гирлянду бокула ,- уж близко время. Расти, бессмертное земное племя! Перевод Е.Бируковой

Рабиндранат Тагор. Избранное. Школьная библиотека. Перевод с бенгальского. Москва: Просвещение, 1987.

* * *

Я люблю мой песчаный берег, Где одинокой осенью Аисты гнезда вьют, Где цветы белоснежно цветут И стаи гусей из холодных стран Зимой находят приют. Здесь на ласковом солнце греются Черепах ленивых стада. Вечерами рыбачьи лодки Приплывают сюда... Я люблю свой песчаный берег, Где одинокой осенью Аисты гнезда вьют. Ты любишь лесные заросли На своем берегу - Там, где ветвей сплетенье, Где колышутся зыбкие тени, Где юркая змейка тропинки Огибает стволы на бегу, А над нею бамбук Машет сотней зеленых рук, И вокруг полутьмы прохлада, И тишина вокруг... Там на рассвете и к вечеру, Пройдя через рощи тенистые, Собираются женщины возле пристани, И дети до темноты По воде пускают плоты... Ты любишь лесные заросли На своем берегу - Там, где ветвей сплетенье, Где колышутся зыбкие тени. А между нами река струится - Между тобой и мной - И берегам бесконечную песню Напевает своей волной. Я лежу на песке На своем берегу пустынном. Ты на своей стороне Рощей прохладной прошла к реке С кувшином. Мы долго слушаем песню речную С тобою вдвоем. Ты на своем берегу слышишь песню иную, Чем я на моем... Между нами река струится, Между тобой и мной, И берегам бесконечную песню Напевает своей волной.

Рабиндранат Тагор. Избранное. Школьная библиотека. Перевод с бенгальского. Москва: Просвещение, 1987.

* * *

Я, как безумный, по лесам кружу. Как мускусный олень, не нахожу Покоя, запахом своим гонимый. О, ночь фальгуна!- все несется мимо: И южный ветер, и весны дурман. Какая цель меня во мгле манила?.. К чему стремлюсь - безумье и обман, А что само дается, мне не мило. И вырвалось желанье из груди. То мечется далеко впереди, То вырастает неотвязным стражем, То кружит вкруг меня ночным миражем. Теперь весь мир моим желаньем пьян, А я не помню, что меня пьянило... К чему стремлюсь - безумье и обман, А что само дается, мне не мило. Увы, моя свирель сошла с ума: Сама рыдает, буйствует сама, Сошли с ума неистовые звуки. Я их ловлю, протягиваю руки... Но мерный строй безумному не дан. По морю звуков мчусь я без кормила... К чему стремлюсь - безумье и обман, А что само дается, мне не мило. Перевод В.Марковой

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

* * *

Явилась толпа темно-синих туч, ашархом ведо ма. Не выходите сегодня из дома! Потоками ливня размыта земля, затоплены рисовые поля. А за рекой - темнота и грохот грома. Слышишь: паромщика кто-то зовет, голос звучит незнакомо. Уже свечерело, не будет сегодня парома. Ветер шумит на пустом берегу, волны шумят на бегу,- Волною волна гонима, теснима, влекома... Уже свечерело, не будет сегодня парома. Слышишь: корова мычит у ворот, ей в коровник пора давно. Еще немного, и станет темно. Взгляни-ка, вернулись ли те, что в полях с утра,- им вернуться пора. Пастушок позабыл о стаде - вразброд плутает оно. Еще немного, и станет темно. Не выходите, не выходите из дома! Вечер спустился, в воздухе влага, истома. Промозглая мгла на пути, по берегу скользко идти. Взгляни, как баюкает чашу бамбука вечерняя дрема. Перевод М.Петровых

Рабиндрат Тагор. Лирика. Москва, "Художественная Литература", 1967.

он, что скользит по глазам малютки – знает ли кто-нибудь, откуда он исходит? О, да, молва гласит, что обитель его в волшебном селении, где среди теней тускло озаренного светляками леса висят два застенчивых чародейственных бутона. Оттуда прилетает он целовать глаза малютки.

Улыбка, что играет на губах малютки, когда он спит, – знает ли кто-нибудь, где она родилась? О, да, молва шалит, что юный бледный луч нарастающего месяца коснулся края тающей осенней тучки, и впервые тогда родилась улыбка в грезе омытого росою утра – улыбка, что играет на губах малютки, когда он спит.

Сладостная, нежная свежесть, что расцветает на членах малютки – знает ли кто-нибудь, где она так долго таилась? О, да, когда мать его была молодой девушкой, она охватывала ее сердце нежной и безмолвной тайной любви – сладостная, нежная свежесть, что расцвела на членах малютки.

огда я приношу тебе раскрашенные игрушки, дитя мое, я постигаю, для чего на облаках и на воде такая игра красок, и для чего цветы расписаны таким множеством оттенков – когда я дарю тебе раскрашенные игрушки, дитя мое.

Когда я пою, чтоб заставить тебя плясать, я хорошо знаю, для чего посылают волны хор своих голосов к сердцу внимающей земли – когда я пою, чтоб заставить тебя плясать.

Когда я приношу сласти твоим жадным рукам, я знаю, для чего есть мед в чашечке цветка и для чего плоды тайно наполняются сладким соком – когда я приношу сласти твоим жадным рукам.

Когда я целую лицо твое, чтоб заставить тебя улыбнуться, любовь моя, я постигаю, каков восторг, что струится с неба в свете утра, какова услада, которую летний ветерок приносит моему телу – когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться.

ы сделал меня известным друзьям, которых я не знал. Ты дал мне место в домах, не мне принадлежащих. Ты приблизил дальних и из чужого сделал брата.

У меня тревога в сердце, когда я должен покинуть обычное убежище, – я забываю, что и в новом обитает старое и что ты обитаешь и там.

В рождении и в смерти, в этом мире и в других, куда бы ты ни повел меня, всюду ты, все тот же единый спутник моей бесконечной жизни, вечно связующий мое сердце с непривычными узами радости.

Тому, кто знает тебя, никто не чужд, нет для него запертой двери. О, внемли моей молитве, не дай мне утратить в общении со многими блаженство прикосновения к единому.

а откосе пустынной реки, среди высоких трав, я спросил ее: "Девушка, куда ты идешь, затемняя плащом свою лампаду? Мой дом совсем темен и одинок – дай мне твой светильник!" Она подняла на миг свои черные глаза и взглянула мне в лицо сквозь сумрак. "Я пришла к реке, – сказала она, – пустить свою лампаду по течению, когда дневной свет померкнет на западе". Я стоял один среди высоких трав и следил за робким пламенем ее лампады, бесцельно плывущей по течению.

В безмолвии надвигавшейся ночи я спросил ее: "Девушка, у вас все огни зажжены, – куда ты идешь со своей лампадой? Мой дом совсем темен и одинок – дай мне твой светильник!" Она подняла к моему лицу свои черные глаза и остановилась на миг в нерешимости. "Я пришла, – сказала она наконец, – посвятить свою лампаду небу". Я стоял и следил за ее огоньком, бесцельно сгоравшим в пустыне.

В безлунной тьме полуночи я спросил ее: "Девушка, зачем ты держишь лампаду у своего сердца? Мой дом совсем темен и одинок – дай мне твой светильник!" Она остановилась на миг и задумалась, глядя на мое лицо во мраке. "Я принесла свою лампаду, – сказала она, – чтоб присоединиться к карнавалу факелов". Я стоял и следил за ее маленьким светильником, бесцельно затерявшимся среди огней.

акой божественный напиток хотел бы Ты получить, Господи Боже мой, из этой льющейся через край чаши моей жизни?

Мой Поэт, доставляет ли Тебе наслаждение видеть моими очами сотворенное Тобой и стоять у врат моих ушей, чтоб безмолвно внимать Твоей собственной вечной гармонии?

Твой мир сплетает слова в уме моем, и Твоя радость присовокупляет к ним музыку, Ты отдаешься мне в любви и чувствуешь во мне свою собственную сладость.

Рабиндранат Тагор

Гитанджали

(Жертвенные песнопения)

Перевод Н А Пушешникова (1914)

- Узник, поведай мне, кто вверг тебя в оковы? - Мой повелитель, - сказал узник. - Я думал, что превзойду всех в мире богатством и могуществом, и за- таил в своей сокровищнице всю казну моего повелителя. Когда сон одолел меня, я лег на ложе, уготованное моему господину, и, пробудясь, увидел, что я узник своей собственной сокровищницы. - Узник, поведай мне, кто сковал эту несокрушимую цепь? - Я сам, - ответил узник, - я сам сковал ее так заботливо. Я думал, что моя непобедимая мощь покорит весь мир, а я один буду свободен. И денно и нощно работал я над цепью, раскалял ее в пламени и осыпал жестокими, тяжкими ударами. Когда же, наконец, работа была кончена и звенья были связаны несокрушимо, я увидел, что она сдавила меня самого.

Ты создал меня бесконечным, такова твоя воля. Этот бренный сосуд ты опустошаешь непрестанно и опять наполняешь новой жизнью. Эту маленькую свирель из тростника ты носил по холмам и долинам и играл на ней мелодии вечно новые. От бессмертного прикосновения твоих рук мое слабое сердце переполняется радостью и рождает слово неизреченное. Твои несметные дары нисходят только на эти маленькие, маленькие руки. Века проходят, но ты все изливаешь их, и все еще есть для них место.

Когда ты повелеваешь мне петь, мнится, что сердце мое разорвется от гордости; я гляжу на лицо твое, и слезы выступают на глазах у меня. Все горести и тревоги моей жизни претворяются в сладкую гармонию - и дух мои развертывает крылья, подобно радостной птице над морем. Я знаю, что песнь моя угодна тебе. Я знаю, что могу предстать пред тобою только с песнью. Я касаюсь краем широко раскинутого крыла моей песни стопы твоей, которой никогда не дерзнул бы достигнуть. Опьяненный радостью песнопения, я забываюсь и называю тебя другом, тебя, моего господа.

Я не знаю, как поешь ты, наставник! Я слушаю в безмолвном изумлении. Свет твоей песни озаряет мир. Дыхание твоей песни льется по небесам. Священный поток твоей песни разрушает все преграды и несется вперед. Мое сердце жаждет соединиться с твоей песнью, но тщетны усилия моего голоса. Я жажду слова, но слово не претворяется в песню - и я вскрикиваю в отчаянье. Ах, ты опутал мое сердце бесконечными сетями твоей песни, наставник!

Жизнь моей жизни! Я всегда буду пытаться сохранять в чистоте свое тело, зная, что на всех членах моих - твое живительное прикосновение. Я всегда буду пытаться охранять помыслы мои от неправды, зная, что ты та правда, свет которой зажжен во мне. Я всегда буду пытаться изгонять все злое из моего сердца и питать в нем любовь, зная, что ты пребываешь в сокровеннейшем ковчеге его. И целью моей будет - проявить тебя в каждом деянии, ибо я знаю, что ты подкрепишь меня.

Дозволь мне на единый миг присесть возле тебя. Свой труд я окончу после. Когда я лишен созерцания лица твоего, мое слабое сердце не знает ни покоя, ни отдыха и мой труд становится нескончаемой мукой в безбрежном море мук. Нынче лето принесло в окно ко мне свои вздохи и шорохи, и пчелы поют в цветущих рощах. Настал час сесть спокойно, лицом к лицу с тобой и петь хвалы жизни среди этого молчания и переизбытка досуга.

Желания мои многи и крик мой жалобен, но ты всегда спасал меня суровым отказом; и этой мощной милостью проникнута вся моя жизнь. Изо дня в день ты делаешь меня все достойнее тех простых, великих и непрошенных даров, кон ты ниспосылаешь мне, - этих небес, этого тела, и жизни, и разума, ограждая меня от напасти чрезмерных желаний. Есть часы, когда я бессильно томлюсь, есть часы, когда я пробуждаюсь и спешу к своей цели; но ты неумолимо бежишь от меня. Изо дня в день ты делаешь все достойное полного приятия тебя, отказывая мне ежечасно и ограждая от напасти слабых, неверных желаний.

Сорви этот цветочек и возьми его - не медли. Я боюсь, что он завянет и смешается с прахом. Пусть ему нет места в твоем венке, но удостой его испытать муку от прикосновения твоей руки и сорви его! Я боюсь, что не замечу, как кончится день и пройдет время жертвоприношения. Хотя он не ярок и аромат его слаб, сорви его, пока не поздно, и возложи вместе с другими.

Моя песнь сбросила с себя украшения. На ней нет нарядов и убранства. Они омрачили бы наш союз. Они мешали бы нам, они заглушили бы твой шепот. Тщеславие поэта со стыдом рассеивается перед тобою. О поэт-наставник, я сажусь у ног твоих. Пусть моя жизнь будет проста и правдива, как свирель из тростника, которую ты наполняешь звуками.

Ребенка в княжеских одеждах и драгоценных ожерельях уже не радуют игры; одежды сковывают каждый шаг его. Боясь разорвать или запачкать их, он сторонится от мира и боится шевельнуться. Мать, не во благо ему твои золотые узы, если они отторгают от здорового праха земли, если они лишают его общения с великой красотой человеческой жизни.

О глупец, ты стараешься нести самого себя на своих плечах! Ты молишь о милостыне у своих собственных дверей! Оставь бремя твое на руках того, кто в силах все подъять, кому иго его - благо. Твое желание сразу тушит пламя светильника, которого оно касается своим дыханием. Оно нечестиво - из рук нечестивых не приемлют даров.

Вот подножие твое - стопы твои покоятся среди самых бедных, самых сирых, самых обездоленных. Когда я хочу преклониться пред тобой, я не могу достигнуть глубины, где покоятся стопы твои среди самых бедных, самых сирых, самых обездоленных. Гордости нет доступа туда, где ты ходишь в смиренных одеждах среди самых бедных, самых сирых, самых обездоленных. Сердцу моему нет пути туда, где ты пребываешь среди бедных, самых сирых, самых обездоленных.

Я был призван на этот мировой пир, и жизнь моя была благословенна. Мои глаза видели, и уши мои слышали. На мою долю пало играть на этом пиру, и я сделал все, что мог. Теперь я вопрошаю: настал ли, наконец, тот час, когда я могу войти и видеть твой лик и принести тебе в жертву мое безмолвное приветствие?

Не пой, не славословь, не перебирай четок! Кому поклоняешься ты в этом уединенном темном углу храма, двери которого закрыты? Открой глаза - и ты узришь, что твоего бога нет перед тобой! Он там, где пахарь взрывает жесткую землю и каменщик дробит камень. Он с ними под зноем и ливнем, и одежды его пыльны. Сбрось твой священный плащ, и, подобно ему, иди к ним. Освобождение? Но где обрести его? Наш господь с радостью принял на себя узы творения; он навеки связан с ними. Выйдя из своего созерцания, оставь цветы и куренья! Что нужды, если одежды твои превратятся в рубище! Иди навстречу ему и трудись с ним в поте лица твоего.

Странствование мое долго, и путь мой долог. Я сел в колесницу рассвета и устремил свой путь по пустыням миров, оставляя следы на планетах и звездах. Это самый далекий, но и самый близкий к себе самому путь, самый запутанный, но ведущий к совершеннейшей простоте песни. Путник должен стучать в каждую чужую дверь, дабы найти свою, должен странствовать по всем мирам, чтобы в конце концов достигнуть сокровеннейшего алтаря. Взор мой блуждал беспредельно - и вот я закрыл глаза и сказал: "Ты здесь!" Вопрос и вопль: "О, где же?" - разливаются реками слез, и воды их затопляют мир верой: "Я есмь!"

Песнь, с которой я пришел к тебе, осталась не спетой до сего дня. Я проводил дни мои в том, что настраивал и перестраивал мою лютню. Ритм ускользал от меня, слова не располагались так, как надо; только разрывалось сердце от неутолимой жажды. Цветок не раскрывался; только со вздохом проносился ветер. Я не видал его лица, не уловил его голоса; только слышал тихие шаги по дороге перед моим домом. Долгий день прошел в приготовлении ему места; но светильник не был зажжен, и я не мог принять его в моем доме. Я живу надеждой на встречу с ним; но этой встречи все нет и нет.

Я здесь, дабы петь тебе. В твоих чертогах у меня есть угол. В твоем мире для меня нет работы; моя бесполезная жизнь может вылиться в одних только бесцельных звуках. Когда настанет час для безмолвного служения тебе в темном полуночном храме, о, повели мне, владыка мой, предстать перед тобой с песнопением! Когда в утреннем воздухе звучит золотая арфа, удостой меня призывом твоим.

Я жду только твоего соизволения, чтобы предать себя, наконец, в его руки. Вот почему виновен я в стольких упущениях. Приходят с законами и правилами, чтобы связать меня крепко; но я все бегу их, ибо жду только соизволения, чтобы предать себя, наконец, в его руки. Люди осуждают меня и называют безучастным; я не сомневаюсь, что они правы в своих осуждениях. Базарный день окончен, и работающий свободен. Те, кто тщетно звали меня, удалились в гневе. Я жду только соизволения, чтобы предать себя, наконец, в его руки.

Увы! В день, когда цвел лотос, мои мысли блуждали где-то далеко, и я не знал о том. Моя корзина осталась пуста, и цветок остался незамеченным. Лишь иногда грусть охватывала меня, и я пробуждался от моей дремы и чувствовал сладкий след какого-то благоухания в южном ветре. Эта едва уловимая сладость томила мое сердце желаниями, и мне казалось, что это было жаркое дыхание лета, ищущего себе воплощения. Я не знал тогда, что оно было так близко, что было во мне, и что эта совершенная сладость расцвела в глубине моего собственного сердца.

В глубоком сумраке дождливого июля неслышными шагами бродишь ты, безмолвный, как ночь, от всех скрываясь. Сегодня утро сомкнуло очи, безучастное к настойчивым зовам бурного восточного ветра, и густой покров окутал вечно сияющее лазурное небо. Песни лесов смолкли, и двери домов закрыты. Ты одинокий путник в этой пустынной улице. О мой единственный друг, о мой возлюбленный, врата открыты в моем доме - не пройди мимо, точно сновидение.

Если ты безмолвствуешь, я наполню свое сердце твоим молчанием и отдамся ему. Я буду соблюдать тишину, подобно звездной ночи, не смыкающей своих очей и со смирением склоняющей главу. Утро настанет неминуемо, мрак исчезнет, и твой голос польется с небес золотыми потоками. И слова твои зазвучат песнями из каждого гнезда моих птиц, и твои мелодии расцветут цветами в моих лесных кущах.

Я должен сойти в лодку. Увы, томительно часы тянутся на берегу! Весна расцвела и сокрылась. И вот с ношей увядших ненужных цветов я жду и томлюсь. Волны стали шумны, и на тенистую тропу, порхая, падают желтые листья. Какая пустота! Не чувствуешь ли ты трепетания в воздухе, отзвука далекой песни, доносящейся с того берега?

Облака громоздятся, и свет меркнет. Увы, любовь моя, зачем ты заставляешь ждать у двери в одиночестве? Среди полуденных трудов я пребываю в толпе, но в этот пасмурный, тихий час я принадлежу только тебе. Если ты не откроешь мне своего лица, если ты отвергнешь меня, я не знаю, как проведу я эти долгие дождливые часы. Я смотрю на далекий мрак неба, и, плача, сердце блуждает с беспокойным ветром.

Ты не дома в эту бурную ночь, на стезе любви, друг мой! Небеса стонут как бы в отчаянии. Я не могу спать в эту ночь. Не раз открывал я дверь и глядел в темноту, друг мой! Ничего не видно впереди. Где-то пролегает твой путь? По сумрачному ли берегу чернильно-черной реки, по отдаленной ли опушке хмурого леса спешишь ты ко мне в неверном мраке, друг мой?

Если день гаснет, если не поют птицы, если стих усталый ветер, окутай меня покрывалом густой тьмы, как окутал ты землю покрывалом сна и нежно закрыл лепестки поникшего лотоса в сумраке. С путника, чья сума пуста задолго до конца странствования, чья одежда в лохмотьях и отягощена пылью, чьи силы ослабели, сними позор и бедность и обнови, как цветок под сенью твоей кроткой ночи.

Свету! Свету! Зажги его жарким пламенем желания! Светильник не мерцающий - таков твой жребий, сердце! Ах, смерть - лучший удел твой! Бедствие стучит в твою дверь и вещает, что твой господь бодрствует и зовет тебя на любовное свидание во мраке ночи. Небо в тучах и дождь непрестанный. Я не знаю, что так волнует меня, - я не знаю, что со мною. Вспыхнувшая на мгновение молния сгущает мрак еще более, и мое сердце бредет ощупью по той тропе, которой ведет меня музыка ночи. Свету! Свету! Зажги его жарким пламенем желания! Гром гремит, и бушует ветер. Ночь черна, как уголь. Рассей мрак! Зажги светоч любви своей жизнью!

Всеми мерами стараются удержать меня в своих руках те, что любят меня в этом мире. Но не такова твоя любовь - она сильнее их любви, но оставляет мне свободу. Чтобы я не забывал о них, они никогда не покидают меня. Проходит день за днем, а ты все пребываешь незримым. Хотя я не называю тебя в молитвах, хотя я не ношу тебя в своем сердце, твоя любовь ко мне ждет моей любви.

Он пришел и сел рядом со мной, но я не проснулась. О, горе! Какой ужасный сон приснился мне! Он пришел в тишине ночи; в руках он держал арфу, и мои сны звучат ее мелодиями. Увы, мои ночи так бесплодны! Ах, зачем не вижу я того, чье дыхание касается меня во сне?

Я вышел один на свидание. Но кто это следует за мной в безмолвном мраке ночи? Я сворачиваю в сторону, чтобы избежать его; но тщетно. Он поднимает пыль своей стопой; он присоединяет свой громкий голос ко всякому слову, произносимому мною. Это мое маленькое "я", мой властитель, не знающий стыда. Но мне стыдно подойти к твоей двери в его сообществе.

В ночь усталости да усну я безмятежно, уповая во всем на тебя. Не принуждай мои ослабевший дух к скудному служению тебе. Это ты набрасываешь покрывало ночи на усталые глаза дня, дабы оживить его взор новой радостью при пробуждении.

Тяжки узы, но сердце страждет, когда я пытаюсь разорвать их. Свобода - вот все, чего я хочу, но стыд - надеяться на нее. Я знаю, что бесценные сокровища таятся в тебе и что ты мой лучший друг, но у меня не хватает сил вымести сор, что наполняет мой дом. Одежда, облекающая меня, - прах и смерть. Но, сгорая ненавистью к ней, я все же ношу ее с любовью. Мои прегрешения безмерны, пороки велики, мой стыд сокровенен и тяжел; но когда я прибегаю к тебе, ища своего спасения, я дрожу от страха, что моя мольба исполнится.

Тот, кого я облекаю моим именем, плачет в этой темнице. Я вечно воздвигаю стены ее; и по мере того как она день за днем высится в небо, скрывается истинное существо мое. Я горд высотой этой стены и замазываю песком и глиной малейшую скважину в ней - и теряю из виду истинное существо мое.

Когда настало утро, они пришли в мой дом и сказали: "Мы займем только маленький уголок у тебя". Они сказали: "Мы поможем тебе служить твоему богу и смиренно примем самую малую часть его милости". И сели и сидели спокойно и смирно. Но во мраке ночи, сильные и мятежные, они ворвались в мое святилище и с нечестивой алчностью завладели жертвой на алтаре господнем.

Пусть останется от меня самое малое, чтобы я мог сказать: ты - все. Пусть останется самое малое от моей воли, чтобы я мог чувствовать тебя всюду и прибегать к тебе со всеми нуждами и предлагать мою любовь ежечасно. Пусть останется от меня самое малое, чтобы я никогда не мог скрывать тебя. Пусть останется самое малое от моих уз, чтобы я был связан с твоей волей узами твоей любви.

Где мысль бесстрашна и чело гордо поднято; Где знание свободно; Где мир не разбит на клетки перегородками; Где слова исходят из глубин истины; Где неустанное стремление простирает руки к совершенству; Где светлый поток разума не блуждает в бесплодной и мертвой пустыне песков; Где разум направлен к высоким помыслам и деяниям, - В этих небесах свободы, отец мой, да пробудится страна моя!

Ночь почти прошла в тщетном ожидании его. Я боюсь, что он внезапно придет утром к моим дверям, когда я усну от изнеможения. О подруги, откройте ему двери, не мешайте ему войти. Если звук его шагов не разбудит меня, не будите меня и вы, прошу вас. Я не хочу, чтобы меня разбудил звучный хор птиц или бурный ветер на празднике утреннего солнца. Дайте мне спать безмятежно, даже если господин мой придет внезапно к моей двери. О, мой сон, драгоценный сон, ждущий только его прикосновения, чтобы исчезнуть! О, мои сомкнутые вежды, что раскроются только при свете его улыбки, когда он предстанет передо мною, как сновидение, возникшее из мрака сна! Пусть он явится передо мною, как первый из всех лучей и образов. Первый трепет радости в моей пробужденной душе да будет от его взора! И пусть возвращение из мрака сна сольется с возвращением к нему.

Разве вы не слыхали его тихих шагов? Он идет, идет, идет. Каждый миг, каждый век, каждый день, каждую ночь идет он, идет, идет. Много песен, печальных и радостных, пела я, но всегда звучало в них: идет он, идет, идет. В благоухающие дни солнечного апреля по лесной тропинке идет он, идет, идет. Во мраке дождливых июльских ночей, в гремящей колеснице облаков идет он, идет, идет. В печали, сменяющей печаль, это его стопы давят мне сердце, это от их золотого прикосновения сияет во мне радость.

Вот моя мольба к тебе, владыка, - сокруши, сокруши до основания скудость моего сердца! Дай мне силу легко переносить мои радости и горести. Дай мне силу соделать любовь мою плодотворной. Дай мне силу никогда не отвергать бедных и не сгибать колен перед надменной властью. Дай мне силу возвысить дух мой над суетой дня. И силу подчинить с любовью все свои силы твоей воле.

Я думал, что мое странствие пришло к концу у последнего предела моих сил, что путь мой замкнут, что припасы мои истощились и настал час искать приюта в безмолвной тьме. Но вижу - воля твоя бесконечна. Когда старые слова замирают на устах, новые рвутся из сердца; и там, где стезя теряется, открывается новая страна чудес.

Я не знаю, с каких далеких пор ты идешь навстречу мне. Твое солнце и звезды не могут скрыть тебя от меня навсегда. Много утр и вечеров слышались твои шаги и стучался в мое сердце твой вестник, тайно звавший меня. Я не знаю, отчего я так встревожена нынче, отчего трепет радости охватывает мою душу. Точно настало время кончить мой труд, и я чувствую в воздухе слабый аромат твоего сладостного присутствия.

Много, много дней не было дождя, господь мой, в моем иссохшем сердце. Небосклон чист - ни единое тончайшее облачко не омрачает его, ни единого слабого намека на дождь. Ниспошли, если будет на то воля твоя, гневный вихрь, черный, как смерть, и ослепи бичами молний небо от края до края. Но развей, владыка мой, этот всепроникающий, безмолвный зной, неподвижный, жгучий и беспощадный, сожигающий сердце безысходным отчаянием. Да снизойдет с высот облако милосердия, подобно полному слез взору матери в день гнева отца.

Почему ты стоишь позади всех, мой возлюбленный, скрываясь в тени? Они толкают тебя и проходят по пыльной дороге, не замечая тебя. Я давно жду тебя здесь в томлении, уготовив жертвоприношения тебе, а прохожие берут мои цветы один за другим, и моя корзина почти опустела. Утро прошло и полдень. В вечернем сумраке глаза мои тяжелеют от дремоты. Идущие домой оглядывают меня и улыбаются, и я горю от стыда. Я сижу, как нищая, закрыв лицо одеждой, и когда меня спрашивают, чего я хочу, я опускаю глаза и не отвечаю. О, да и как сказать, что я жду тебя, что ты обещал прийти. Как вымолвить, к стыду своему, что я приношу тебе в дар только бедность? Ах, я сокрыла эту гордость в тайниках своего сердца. Я сижу на траве и не спускаю глаз с неба и мечтаю о блеске твоего внезапного появления: засияет свет, золотые опахала будут развеваться над твоей колесницей, и все в изумлении будут стоять у дороги, когда увидят, что ты сошел с колесницы, чтобы поднять с земли и посадить рядом с собой эту оборванную девушку, дрожащую от стыда и гордости, подобно лиане под летним ветром. Пышные процессии проходят мимо, с шумом и кликами. Неужели ты будешь молчаливо стоять в тени, позади всех? И теперь я одна буду ждать и плакать и томиться от напрасных желаний.

Что я жажду тебя, только тебя - пусть мое сердце без конца повторяет это. Все желания, что смущают меня денно и нощно, в корне ложны и суетны. Как ночь скрывает в своем мраке моление о свете, так в глубине моего существа звучит крик: я жажду тебя, только тебя! Как буря ищет покоя, изо всех сил борясь с покоем, так мой мятеж восстает на любовь и не молкнет его крик: я жажду тебя, только тебя!

Когда сердце ожесточится и иссохнет, пади на меня ливнем милосердия. Когда в жизни не станет радости, пролей поток песен. Когда суета дня поднимает свой грохот со всех сторон вокруг меня, приди ко мне, владыка тишины, с миром и покоем. Когда мое оскудевшее сердце затаится, сожмется, распахни дверь настежь, царь мой, и войди с царской торжественностью. Когда обманчивые желания ослепят мой разум, ниспошли, благий, бодрствующий, твои молнии и громы.

Да сольются все радости в моей последней песне: радость, что заставляет землю утопать в буйном обилия трав, радость, что кружит в пляске близнецов - жизни и смерти - по необъятному миру, радость, что мчится с бурей, потрясая и пробуждая жизнь смехом, радость, что в слезах поникла над раскрытым красным лотосом страдания, и радость, что в прах повергает все, что имеет, и не ведает слова.

Да, я знаю, что это лишь твоя любовь, о возлюбленный моего сердца: этот золотой свет, что танцует на листьях, эти ленивые облака, что плывут по небу, это дуновение, оставляющее прохладу на моем челе. Утренний свет затопил мои глаза: это ты шлешь весть моему сердцу. Твой лик склонился с высот, твои глаза глядят в мои глаза, и мое сердце касается твоих ног.

Ты сошел с трона и стал у порога моей хижины. Я была одна, я пела - и моя песня коснулась твоего слуха. Ты сошел с трона и стал у порога моей хижины. Много славных певцов в твоих чертогах, и непрестанно поются в них песни. Но моя простая грустная песенка пробудила твою любовь. Она смешалась с великой музыкой мира, и с цветком в награду мне ты пришел и стал у порога моей хижины.

Вот моя радость: ждать и смотреть у дороги, как тень сменяет свет и падают ливни. Вестники неведомых миров приветствуют меня и спешат по дороге. Сердце мое исполнено радости, и дыхание пробегающего ветра сладостно мне. С ранней зари до сумерек я сижу у своего порога и знаю, что внезапно настанет счастливый миг, когда я увижу тебя. Одинокая, я улыбаюсь и пою. А воздух напоен благоуханием надежды.

Рано утром мы шепотом сказали друг другу, что поплывем в лодке, только ты и я, и ни единая душа в мире не узнает об этом странствовании без конца и без цели. В этом безбрежном океане, под твоей безмолвной внимательной улыбкой, мои песни польются свободные, как волны, не скованные словом. Разве не пришел еще час? Еще есть работа? Вот уже вечер сошел на землю, и в потухающем свете дня морские птицы летят к своим гнездам. Кто знает, когда спадут цепи и лодка, подобно последнему лучу заката, исчезнет в ночи?

Я не ждала тебя; и ты, царь мой, вошел в сердце мое незваный, как кто-то из толпы, мне не известной, и запечатлел печатью вечности скоротечные мгновения моей жизни. И сегодня, когда я случайно вспомнила их и увидела твой знак, я вижу, что они рассеяны во прах, смешаны с радостями и печалями моих пустых, забытых дней. Ты не отвернулся от моих детских игр, и шаги, что слышала я в своей детской, те же, что отдаются эхом от звезды к звезде.

Утреннее море молчания покрылось рябью от щебетания птиц; и цветы у дороги стали веселы; и потоки золота полились в просветы облаков, меж тем как мы озабоченно шли своей дорогой, ни на что не обращая внимания. Мы не пели веселых песен, не забавлялись; мы не заходили на торг в селение; мы шли молча и не смеялись. Мы не медлили в пути. Время шло - и мы всё ускоряли и ускоряли шаги. Солнце дошло до зенита, и голуби ворковали в тени. Засохшие листья танцевали и кружились в горячем воздухе полдня. Мальчик пастух дремал и грезил в тени смоковницы, и я лег в траву у источника, чтобы дать отдых усталым членам. Мои спутники глумились надо мною. Они гордо подняли голову и поспешили дальше; они ни разу не оглянулись, ни разу не сели отдохнуть. Они исчезли вдали в знойной голубой дымке. Они шли по холмам и долинам и скрывались в далеких странах. Слава тебе, геройская рать, на твоем нескончаемом пути! Насмешки и упреки заставили меня встать, но не нашли во мне никакого отклика. Покой расцвеченного солнцем зеленого сумрака тихо лился в мое сердце. Я забыл о цели своего странствования и без борьбы погрузился в сплетение теней и песен. Когда, наконец, я очнулся от дремоты и открыл глаза, я увидел, что ты стоишь надо мной, рассеивая мой сон улыбкой. Как я боялся, что мой путь будет долог и утомителен и что достигнуть тебя будет так трудно.

Я ходила от двери к двери по деревенской улице, прося подаяния, когда, подобно дивному сновидению, появилась твоя золотая колесница, царь царей! В груди моей пробудились надежды, и мне показалось, что пришли к концу мои злополучные дни, и я стояла, ожидая непрошенного подаяния, сокровищ, что будут рассыпаны вокруг меня. Колесница остановилась возле меня. Твой взгляд упал на меня, и ты сошел с колесницы с улыбкой. Я чувствовала, что пришло, наконец, счастье моей жизни. Но ты внезапно протянул свою правую руку и сказал: "Что подашь ты мне?" О, какой это был царственный жест - раскрыть свою длань и просить у нищей! Я смутилась, я стояла в нерешимости, и потом я медленно вынула из своей сумы крохотное зернышко и подала тебе. Как же велико было мое удивление, когда вечером, вытряхнув свою суму, я увидела на полу крохотное золотое зернышко. Я горько плакала и жалела, что не отдала тебе всё.

Ночной мрак сгущался. Наша дневная работа кончилась. Мы. думали, что уж прибыл последний гость, и все двери в деревне были заперты. Но кто-то сказал: - Еще прибудет царь. Мы засмеялись и сказали: - Нет, этого не может быть. Нам показалось, что кто-то постучал в двери, и мы сказали, что это только ветер. Мы погасили светильник и отошли ко сну. Но кто-то сказал: - Это вестник. Мы засмеялись и сказали: - Нет. Это ветер! В полночь послышался какой-то звук. Сквозь сон мы подумали, что это отдаленный гром. Земля задрожала, стены затряслись, и мы очнулись. Но кто-то сказал, что это звук колес. Мы прошептали в полусне: - Нет. Это гул грома. Было еще темно, когда забил барабан. Раздался глас: "Вставайте! Не медлите!" Мы прижали руки к сердцу и дрожали от страха. Кто-то сказал: - Взгляните - царский стяг! Мы встали, восклицая: - Больше нельзя медлить! Царь прибыл, но где же светильники, где венки? Где седалище для него? О, стыд! О, позор! Где чертог, где украшения? Кто-то сказал: - Напрасен вопль! Приветствуйте его с пустыми руками, ведите его в пустые покои! Откройте двери, пусть звучат рога из раковин! В глухую ночь прибыл царь нашего темного, мрачного жилища! Гром грохочет в небесах! Мрак содрогается от молний! Возьми кусок изорванной циновки и расстели во дворе. С бурей прибыл нежданно царь страшной ночи.

Я хотела - и не осмелилась попросить у тебя венок из роз, украшавший твою грудь. И я ждала до утра, до твоего ухода, чтобы собрать его останки на своем ложе. И, точно нищая, искала на рассвете, не осталось ли хоть единого лепестка. Увы, что же я нашла? Что осталось от твоей любви? Ни цветы, ни благовония, ни сосуд с душистой влагой. Остался мощный меч, сверкающий, как пламя, тяжкий, как громовой удар. Юный утренний свет озаряет в окно мое ложе. Утренняя птичка щебечет и спрашивает: "Женщина, что же осталось тебе?" Да, ни цветы, ни благовония, ни сосуд с душистой влагой - твой ужасный меч. Я сижу и дивлюсь, к чему мне твой дар? Мне негде спрятать его. Мне, слабой, стыдно носить его, мне больно, когда я прижимаю его к своей груди. И все же я с гордостью буду носить в сердце своем этот твой дар - бремя мучений. Отныне страх не будет уже владеть мною в этом мире - ты будешь победителем в каждой моей битве. Ты послал мне в спутники смерть, и я увенчаю ее моей жизнью. Твой меч со мною, он может сокрушить мои оковы, уже нет страха для меня в мире. Отныне я сброшу все украшения, владыка сердца моего, я уже не застенчивая, нежная девушка, я уже не буду ждать, таиться и плакать. Ты дал мне свой меч - украшений мне не надо!

Прекрасен твой браслет, усеянный звездами и искусно оправленный в самоцветы. Но еще прекраснее твой меч, его сверкающее лезвие, подобное распростертому крылу божественной птицы Вишну*, пронизанному гневным румяным блеском заката. Оно трепещет, подобно последнему лучу жизни; оно сияет, как чистое пламя бытия, пожирающее все земное и суетное одной могучей вспышкой. Прекрасен твой браслет, усеянный самоцветами; но твой меч, о повелевающий громами, облечен столь безмерной красотой, столь страшной, что нет сил ни смотреть на него, ни думать о нем. - * Вишну - в индийской мифологии бог-хранитель. Божественная птица Вишну - Гаруда - мифическая птица, на которой летает Вишну.

Я ничего не просила у тебя; я не сказала тебе своего имени. Когда ты уходил, я стояла молча. Я стояла возле колодца в косой тени дерева, и женщины уходили домой с глиняными кувшинами, наполненными до краев. Они звали меня и кричали: "Пойдем с нами, утро уже повернуло на полдень". Но я все еще томилась и медлила, объятая смутным раздумьем. Я не слыхала, как ты подошел. Твой взгляд был печален, когда он упал на меня, твой голос звучал устало, когда ты тихо сказал: "Ах, я путник, изнывающий от жажды". Я очнулась от своего сна наяву и налила воды из кувшина в твои пригоршни. Листья шелестели над нами; кукушка куковала в глубине рощи, и благоухание цветов баблы* доносилось с поворота дороги. Я стояла, онемев от стыда, когда ты спросил мое имя. Правда, - что я сделала для тебя, чтоб ты помнил меня? Но воспоминание о том, что я могла дать тебе воды и утолить твою жажду, будет жить в моем сердце и наполнять его нежностью. Близок полдень, устало поют птицы, листья нима** шелестят надо мною, а я сижу и думаю, думаю. - * Б а б л а - род индийской акации . ** Н и м - один из видов деревьев, растущих в Индии .

Истома в сердце твоем, и дремота еще смыкает твои вежды. Разве не дошла до тебя весть, что цветок уже сверкает царственным блеском среди терний? Проснись, проснись! Не теряй времени напрасно! В конце каменистой тропы, в стране девственного молчания, одиноко сидит друг мой. Не обманывай его. Проснись, проснись! Что, если небо затрепещет в полуденном зное? Что, если жгучий песок раскинет плащ жажды? Разве нет радости в глубине твоего сердца? При каждом твоем шаге разве не будет звучать арфа дороги сладкой музыкой муки?

Вот почему так велика во мне твоя радость. Вот почему ты снизошел ко мне! О владыка небес, где была бы твоя любовь, если б не я? Ты сделал меня соучастницей всех твоих сокровищ. В моем сердце бесконечный трепет твоей радости. В моей жизни всюду твоя воля. Царь царей, ты облекся в красоту, дабы пленить меня. И вот любовь твоя растворяется в любви твоей возлюбленной, и ты зрим в совершенном союзе их.

Свет, свет мой, мир наполняющий свет, взоры ласкающий свет, сердце услаждающий свет. Ах, свет танцует, возлюбленный мой, в сердце моей жизни; свет ударяет, возлюбленный мой, по струнам моей любви; небо разверзается, ветер бушует, смех проносится над землей. Мотыльки поднимают свои паруса в море света. Лилии и жасмины распускаются в волнах света. Свет рассыпается золотом на каждом облаке, возлюбленный мой, и алмазы сыплются в изобилии. Веселие течет от листа к листу, возлюбленный мой, ликование безмерное. Небесная река вышла из берегов, и радость затопляет все.

На морском берегу бесконечных миров встречаются дети. Беспредельное небо неподвижно и беспокойные воды бурны. На морском берегу бесконечных миров дети встречаются с криками и плясками. Они строят домики из песка и играют пустыми раковинами. Из увядших листьев они делают кораблики и с улыбкой пускают их в необъятную пучину. Дети играют на морском берегу миров. Они не умеют плавать, они не умеют закидывать сети. Искатели жемчуга ныряют за жемчужинами, купцы плывут на своих кораблях, а дети собирают камешки и снова разбрасывают их. Они все ищут тайных сокровищ, они не умеют закидывать сети. Морская зыбь смеется, и бледно сияет улыбка прибрежья. Сеющие смерть волны поют пустые песни детям, подобно матери, качающей колыбель младенца. Море играет с детьми, и бледно сияет улыбка прибрежья. На морском берегу бесконечных миров встречаются дети. Буря скитается по бездорожью небес, корабли гибнут в неизведанных водах, смерть вокруг, а дети играют. На морском берегу бесконечных миров великое сборище детей.

Когда воины впервые вышли из чертогов своего повелителя, куда они сокрыли свою мощь? Где были их доспехи, их оружие? Они казались бедными и беспомощными, и стрелы сыпались на них градом в тот день, когда они вышли из чертогов своего повелителя. Когда воины возвращались в чертоги своего повелителя, куда скрыли они свою мощь? Они бросили меч и бросили лук и стрелу; мир был на их челе, и они оставили плоды своей жизни позади себя в тот день, когда возвращались в чертоги своего повелителя.

Сон, что слетает на глаза ребенка, - кто знает, откуда он? Да, говорят, что его жилище там, в сказочном селении, в сумраке леса, тускло озаряемом светляками, где висят две нежных зачарованных почки. Оттуда приходит он целовать глазки ребенка. Улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит, - кто знает, где она рождается? Да, говорят, что юный бледный луч лунного серпа коснулся края тающего осеннего облачка, и улыбка зародилась в грезах росистого утра - та улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит. Милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка, - кто знает, где таился он? Да, когда мать была молоденькой девушкой, он наполнял ее сердце кротким и безмолвным таинством любви - милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка.

Когда я приношу тебе пестрые игрушки, дитя мое, я понимаю, почему такая игра красок на облаках, на воде и почему цветы так ярки - когда я дарю тебе пестрые игрушки, дитя мое. Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать, я понимаю, почему звучит музыка в листьях и почему волны шлют хоры своих голосов сердцу внимающей земли - когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать. Когда я опускаю сласти в твои жадные ручки, я понимаю, почему есть мед в чашечке цветка и в плодах затаенная сладость - когда я опускаю сладости в твои жадные ручки. Когда я целую твое личико, чтобы заставить тебя улыбнуться, мое сокровище, я понимаю, что за радость изливается с небес в утреннем свете и какое наслаждение дарит летний ветерок моему телу - когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться.

Какой божественный напиток ты хотел бы испить, господи, из переполненной чаши моей жизни? Поэт, испытываешь ли ты радость, видя свое создание моими глазами и у дверей моего слуха молчаливо внимая своей вечной гармонии? Твой мир рождает слова в моем уме, твоя радость добавляет к ним музыку. Ты отдаешься мне в любви и чувствуешь во мне свою же сладость.

В дни праздности я печалился о потерянном времени. Но оно не потеряно, владыка мой. Каждое мгновение моей жизни - в твоих руках. Сокровенный в сердце сущего, ты взрощаешь семена в побеги, почки - в цветы и цветы - в плоды. Я устал и уснул на праздном ложе и думал, что труды окончены. Утром я пробудился и увидел, что мой сад полон чудесами цветов.

Это мука разъединения распространяется по всему миру и порождает неисчислимые образы в бесконечном небе. Это печаль разъединения всю ночь глядит в молчании от звезды к звезде и рождает созвучие среди шумящих листьев в дождливом сумраке июля. Это всеобъемлющая скорбь внедряется в любовь и желание, в страдание и радости, и это она вечно тает и разливается песнями в моем сердце поэта.

Я подобен клочку осенней тучки, бесполезно скитающемуся в небе, о мое вечно славное солнце! Твое прикосновение еще не растопило меня, не слило меня воедино с твоим лучом: и вот я считаю месяцы и годы, отделяющие меня от тебя. Если на то твоя воля и если в том твоя отрада, возьми мою плывущую пустоту, расцвети ее красками, позлати ее златом, развей ее по ветру и рассей чудесами. И когда придет твоя воля кончить эту забаву к ночи, я растаю и исчезну во тьме или в улыбке белого утра, с прохладной чистоте.

Мать, я украшу твою грудь ожерельем из слез моей скорби. Звезды сковали браслеты из лучей, чтобы украсить ими твои ноги, но мое ожерелье будет висеть на твоей груди. Богатство и слава исходят от тебя, и в твоей власти давать и отнимать их. Но моя печаль - моя всецело, и когда я приношу ее тебе., как жертву, ты награждаешь меня своей милостью.

Ты сделал меня другом тех, кого не знал я доселе. Ты ввел меня в жилища, доселе мне чуждые. Ты приблизил далекое и чужого сделал мне братом. Мне тяжело покидать привычный кров; я забываю, что в новом живет старое и что ты всюду со мной. Сквозь рождение и смерть, в этом мире или в других мирах, куда бы ни вел ты меня, - ты все тот же единственный спутник моей бесконечной жизни, связующей сердце мое узами радости с неведомым. Познавшему тебя ничто не чуждо, для него нет закрытой двери.

Над пустынной рекой, среди высоких трав, я сказал ей: - Девушка, куда идешь ты, прикрыв свой светильник одеждой? Дом мой одинок и темен - дай мне света! Она на мгновение подняла свои темные глаза и сквозь сумрак взглянула мне в лицо. - Я пришла к реке, - отвечала она, - чтобы пустить светильник по течению, когда дневной свет угаснет. Одиноко стоял я среди высоких трав и смотрел на робкий огонек ее светильника, бесплодно уносимого течением. В молчании наступающей ночи я сказал ей: - Девушка, огни зажжены - куда же ты несешь свой светильник? Дом мой одинок и темен - дай мне света. Она подняла на меня свои темные глаза и мгновение была в нерешительности. - Я пришла, - сказала она наконец, - чтобы посвятить его небу. Я стоял и смотрел на ее светильник, бесполезно пылавший в пустоте. В безлунном мраке полуночи я сказал ей: - Девушка, что заставляет тебя прижимать светильник к сердцу? Дом мой одинок и темен - дай мне света! Она постояла, подумала одно мгновение и посмотрела мне в лицо сквозь сумрак. - Я принесла свой светильник, - сказала она, - на праздник светильников*. Я стоял и смотрел на ее маленький огонек, бесплодно терявшийся среди других огней. - * Праздник светильников, или Дивали - индуистский религиозный праздник в честь богини Лакшми; сопровождается торжественными церемониями и шествием с зажженными светильниками и факелами. По поверью, богиня Лакшми не приходит в тот дом, в котором не горят светильники.

Та, что всегда пребывала в глубине моего существа в полусвете мерцаний и отблесков, та, что никогда не снимала покровов в утреннем свете, да будет моим последним приношением тебе, боже, облеченным в мою прощальную песнь. Слова стремились к ней, но бессильны были достигнуть ее; призывы напрасно простирали к ней жаждущие руки. Я скитался из страны в страну, храня ее в глубине сердца, и вокруг нее возвышалась и падала моя жизнь. Над моими мыслями и деяниями, моими снами и мечтами царила она, но стояла вдали и одиноко. Многие стучали в мою дверь и спрашивали о ней и отходили в тоске. Никто в мире не видел ее лицом к лицу, и она оставалась в одиночестве, ожидая, что ты узнаешь ее.

Твой солнечный луч слетает ко мне на землю с распростертыми объятиями и весь долгий день стоит у моей двери, чтобы отнести к твоим стопам облака, созданные из моих слез, вздохов и песен. С безумной радостью ты облекаешь свою звездную грудь этим плащом туманных облаков, придавая ему бесчисленные формы и изгибы и окрашивая его в вечно меняющиеся цвета. Он так воздушен, так непостоянен, так нежен, так полон слез и мрачен - вот за что ты любишь его, о непорочный и чистый! И вот почему он может омрачить.твой священный белый свет своею тенью.

Ты небо, но ты и гнездо. О прекрасный, в гнезде любовь твоя, облекающая душу красками, звуками и ароматами. Вот приходит утро с золотой корзиной, неся в правой руке венец красоты, чтобы молча увенчать им землю. И вот приходит вечер по неведомым тропинкам, по безмолвным лугам, где уже не видно стад, неся от западного океана покоя прохладную влагу мира в своем золотом кувшине. Но там, где раскинулось бесконечное небо, куда стремится улететь душа, царит непорочное белое сияние. Таи нет ни дня, ни ночи, ни образа, ни цвета и ни единого, ни единого слова.

Я должен был возлелеять свое "я" и поворачивать его во все стороны, бросая цветные тени на твою лучезарность - такова твоя майя. Ты сам разделяешь себя и зовешь свое отдаленное "я" мириадами звуков. И это отдаленное во мне. Горькая песнь, как эхо, отозвалась по всему небу многоцветными слезами и улыбками, тревогами и надеждами; волны поднимаются и опускаются, сны рассеиваются и зарождаются. Во мне - твое поражение тебя самого. Эту стену, которую ты воздвиг, кисть дня и ночи расписала несметными изображениями. А за ней - твой престол из таинственных кривых, где нет ни единой прямой. Великое торжество, твое и мое, охватило все небо. Звуками, твоими и моими, трепещет воздух, и века проходят в том, что мы то скрываемся, то открываемся.

Это он, сокровеннейший, пробуждает мое существо своими глубокими затаенными прикосновениями. Это он очаровывает глаза и радостно играет на струнах моего сердца, чередуя сладость с горечью. Это он вплетает в ткань майи мимолетные оттенки серебра и золота, лазури и зелени, и в складках видны его ноги, и я забываюсь, касаясь их. Проходят дни и проходят века, и всегда, во многих именах, во многих видах, во многих порывах радости и горести, он властвует над моим сердцем.

Тот самый поток жизни, что течет день и ночь в моих жилах, течет во вселенной и танцует размеренный танец. Это та самая жизнь, что радостно пробивается сквозь прах земли в несметных стеблях трав и разливается шумными волнами цветов и листьев. Это та самая жизнь, что качается в океане - колыбели рождений и смерти, в приливах и отливах. Я чувствую, что члены мои становятся лучезарными в соприкосновении с этой жизнью. И гордость моя - от этого векового биения жизни, танцующего в моей крови.

Разве не в силах ты радоваться радостью этого ритма? Кружиться, теряться, отдаваться водовороту этой страшной радости? Все стремится вперед, безостановочно, не оглядываясь, и нет силы, могущей остановить это стремление! Под эту безостановочную музыку кружатся в пляске и уходят времена года - краски, звуки и запахи льются бесконечными каскадами в переизбытке радости, которая рассеивается и умирает каждый миг.

Когда мир был юн и все звезды сияли в своем первозданном великолепии, боги собрались в небе и пели: О, зрелище совершенное! Радость пречистая. Но один из них вскричал вдруг: - Мне кажется, цепь светил прервалась где-то и одной звезды не стало. Золотая струна их арфы лопнула, их песнь замерла, и они вскричали в смятении: - Да, утраченная звезда была лучшая, она была славой небес! С того дня боги неустанно ищут ее, и от одного к другому несутся вопли, что мир утратил с ней радость. Лишь в глубочайшем молчании ночи звезды улыбаются и шепчут друг другу: "Тщетный труд! Ненарушенное совершенство всюду!"

Освобождение для меня не в отречении. В тысячах оков я чувствую объятия свободы. Ты всегда изливаешь мне свежую влагу своего вина различных цветов и благоуханий, наполняя этот земной сосуд до края. Мой мир зажжет сотню различных светильников и поставит их перед жертвенником твоего храма. Нет, никогда я не закрою двери моих чувств. Радости зрения, и слуха, и осязания вызовут твою радость. Да, все обольщения мои горят в пламени радости, и все мои желания созревают в плоды, любви.

День угас, тени пали на землю. Время идти к реке наполнить кувшин. Вечерний воздух полон печальной музыкой вод. Ах, он зовет меня в сумрак! На затерянной тропинке не видно прохожих, подымается ветер, зыбь покрывает реку. Я не знаю, вернусь ли домой. Я не знаю, кого я встречу. Там, у брода, в маленькой лодке, неизвестный играет на лютне.

О владыка моей жизни, должен ли я изо дня в день стоять перед лицом твоим? Сложив руки, о владыка миров, должен ли я стоять перед лицом твоим? Под твоим великим небом, в молчании уединения, со смиренным сердцем, должен ли я стоять перед лицом твоим? В твоем трудовом мире, погруженном в борьбу и работу, среди суетливой толпы, должен ли я стоять перед лицом твоим? И когда мой труд в этом мире кончен, о царь царей, должен ли я стоять одиноко и смиренно перед лицом твоим?

Твои дары нам, смертным, утоляют все наши нужды и все же, не уменьшаясь, возвращаются к тебе. Река совершает свой обычный труд и спешит чрез поля и селения; все же ее неустанное течение стремится омыть твои ноги. Цветок услаждает воздух своим ароматом, все же последний удел его - принести себя в жертву тебе. Мир не скудеет, поклоняясь тебе. Люди разно приемлют смысл слов поэта; все же их последний смысл - ты.

Я знаю тебя, как моего бога, и стою в стороне - я не смею считать тебя равным и приблизиться. Я знаю тебя, как моего отца, и склоняюсь перед твоими стопами - я не касаюсь руки твоей, как руки друга. Я не стою там, куда ты нисходишь, называя себя моим, не прижимаю тебя к сердцу и не считаю тебя товарищем. - Ты - брат среди моих братьев, но я не замечаю их, я не разделяю с ними своего заработка - и все делю с тобою. В радости и горе я не иду к людям - и иду к тебе. Я не решаюсь отдать свою жизнь - и не погружаюсь в великие воды жизни.

Если мне не суждено встретить тебя в этой моей жизни, то дай мне вечно чувствовать, что я лишился созерцания твоего образа, - дай мне ни на мгновение не забывать, дай мне ощущать жало скорби в моих сновидениях и в часы бодрствования. Дни мои проходят на многолюдном базаре этого мира, и руки мои наполняются ежедневной прибылью, но дай мне вечно чувствовать, что я ничего не приобрел, - дай мне ни на мгновение не забывать, дай мне ощущать жало скорби в моих сновидениях и в часы бодрствования. Когда я сижу у дороги, истомившись и тяжело дыша, когда я отдыхаю в пыли и прахе, дай мне вечно чувствовать, что еще долгий путь передо мною, - дай мне ни на мгновение не забывать, дай мне ощущать жало скорби в моих сновидениях и в часы бодрствования. Когда мои покои разукрашены и звучат свирели и громкий смех, дай мне вечно чувствовать, что я не позвал тебя в свой дом, - дай ни на мгновение не забывать, дай ощущать жало скорби в моих сновидениях и в часы бодрствования.

Ныне отпущаеши. Пожелайте мне счастливого пути, братья! Кланяюсь вам всем и удаляюсь. Вот я возвращаю ключи моей двери - и отрекаюсь от всех прав на мое жилище. Только прошу у вас несколько ласковых слов. Мы были соседями долго, но я получил более, чем мог дать. Вот наступает рассвет, и светильник, озарявший мой темный угол, иссякает. Слышу призыв и отхожу в путь мой.

Божество разрушенного храма! Порванные струны ви"ны уже не поют тебе хвалы. Вечерние колокола не возвещают о времени служения тебе. Воздух тих и безмолвен вокруг тебя. В твое покинутое жилище веет весенний благоухающий ветер. Он несет весть о цветах - цветах, которых уже не приносят тебе. Твой дивный служитель скитается доныне, сокрушаясь о милостях, в которых ему отказано. В вечерний час, когда огни и тени мешаются с тьмой праха, он, усталый, возвращается к разрушенному храму с жаждой в сердце. Много праздничных дней проходит для тебя в молчании, божество разрушенного храма. Много ночей молитвы уходят без зажженных светильников. Много новых изображений создано искусными мастерами и брошено в священный поток забвения в должный час. Только божество разрушенного храма пребывает без служителей в вечном небрежении.

В день, когда смерть постучится в твою дверь, что ты предложишь ей? О, я поставлю пред моей гостьей полную чашу моей жизни. Нет, я не отпущу ее с пустыми руками. Весь сладкий урожай моих осенних дней и летних ночей я сложу пред нею на исходе дней моих, когда она постучится в мою дверь.

О ты, последнее осуществление жизни, смерть, моя смерть, приди и шепни мне! День за днем я ждал тебя; ради тебя я сносил радости и муки жизни. Все, что я имею, на что надеюсь, и вся моя любовь - все вечно и сокровенно текло к тебе. Цветы сплетены, венок готов для жениха. После венчания невеста оставит дом свой и одна встретит господина своего в молчании ночи.

В час моего ухода пожелайте мне счастья, друзья! Небеса горят зарей, и путь мой будет прекрасен! Не спрашивайте, что я беру с собой. Я отправляюсь в путь с пустыми руками и сердцем, исполненным надежд. Я надену брачный венок. Не для меня плащ странника, и хотя в пути предстоят опасности, я не испытываю страха. Вечерняя звезда взойдет, когда путь мой будет кончен, и жалобные ноты вечерних мелодий зазвучат у врат Царя.

Всю жизнь искали тебя мои песни. Это они вели меня от двери к двери, и через них постигал я мир. Это они всему научили меня; они указали мне тайные пути, они открыли моему взору много звезд на небосклоне моего сердца. Они водили меня весь день среди таинства страны наслаждений и муки; к каким же вратам привели они меня на закате, в конце моего странствования?

Смерть, твоя прислужница, у моих дверей. Она переплыла неведомое море и принесла твой зов в мое жилище. Ночь темна, и сердце мое в страхе - все же я возьму светильник, открою двери и склонюсь перед нею с приветом. Ибо это твоя вестница у моих дверей. Я преклонюсь перед ней, сложив руки и со слезами. Я преклонюсь перед ней, повергнув к стопам ее сокровища моего сердца. Она возвратится, исполнив поручение, омрачив мое утро; и в моем опустелом доме останется только мое покинутое тело, как моя последняя жертва тебе.

С угасающей надеждой я хожу и ищу ее во всех углах дома; ее нигде нет. Мой дом невелик, и то, что однажды ушло из него, никогда не вернется. Но бесконечно твое жилище, владыка мой, и, ища се, я пришел к твоей двери. Я стою под золотым балдахином твоего вечернего неба и подымаю к тебе свои страстные взоры. Я пришел к пределу вечности, где ничто не исчезает - ни надежда, ни счастье, ни черты лица, зримого сквозь слезы. О, погрузи мою опустошенную жизнь в лоно этого океана. Дай мне почувствовать утраченную сладость прикосновения ко вселенной.

Когда я оставлю руль, настанет время взять его тебе. Что надлежит, будет сделано. Напрасна борьба. Тогда, сердце, молча примирись со своим поражением. И считай за счастье тихо, тихо стоять там, где тебе предназначено. Светильники мои меркнут при каждом дуновении ветра, и, пытаясь возжечь их, я забываю все остальное. Но я буду мудр на этот раз и буду ждать во тьме, разостлав на полу свою циновку; и когда тебе будет угодно, господи, молчаливо приди и сядь здесь.

Не слышно более громких, шумных речей от меня - такова воля моего повелителя. Отныне я говорю шепотом. Речь моего сердца зазвучит тихой песнью. Люди спешат на рынок царя. Все покупатели и продавцы уже там. Но я получил необычный отпуск среди дня, в самый разгар работы. Так пусть расцветут цветы в моем саду, хотя не настал еще час, и пусть полуденные пчелы начнут свое ленивое жужжание. Много часов провел я в борьбе добра и зла, но теперь товарищу моих праздных дней угодно склонить мое сердце к себе, и я не знаю, зачем этот призыв к цели, лишенный смысла.

Я знаю, что настанет день, когда мой взор уже не увидит этой земли, и жизнь оставят меня в молчании, накинув последнюю завесу на мои глаза. А звезды будут бодрствовать в ночи, и утро встанет, как прежде, и часы будут течь, как морские волны, вздымая печали и радости. Когда я думаю о конце моих мгновений, преграда мгновений разрушается и при свете смерти я вижу твой мир с его сокровищами. Прекрасен в нем самый низкий удел, прекрасна презреннейшая жизнь! То, о чем я напрасно мечтал, и то, чего достиг, да идет мимо. Дай мне лишь то, что я отринул и презрел.

Я не помню мгновения, когда впервые переступил порог этой жизни. Какая сила заставила меня раскрыться в этом великом таинстве, подобно лесной почке в полночь. Когда утром я увидел свет, я почувствовал сразу, что я не чужой в этом мире, что неведомое, не знающее ни имени, ни образа, приняло меня в объятия в образе моей матери. Так же и в час смерти это неведомое явится, как давнее ведомое. И потому, что я люблю жизнь, я знаю, что полюблю смерть. Ребенок плачет, когда мать отнимает его от правой груди; но через мгновение утешается, найдя левую.

В едином приветствии тебе, господь мой, пусть раскроются все мои чувства и коснутся этого мира у ног твоих. Подобно дождливому июльскому облаку, низко нависшему над землей под бременем неизлитой влаги, да преклонится вся душа моя у двери твоей, в едином приветствии тебе. Да сольют мои песни все созвучия в единый поток и потекут в море безмолвия в едином приветствии тебе. Подобно станице тоскующих по родине журавлей, что день и ночь летят в свои горные гнезда, да устремится вся жизнь моя к своей вечной обители в едином приветствии тебе.

Время бесконечно в твоих руках, владыка мой. Некому считать твои минуты. Дни и ночи проходят, и века расцветают и вянут, подобно цветам. Ты умеешь ждать. Твои века следуют один за другим, совершенствуя маленький дикий цветок. Нам нельзя терять времени. Мы слишком бедны, чтобы опаздывать. И вот время идет, и я отдаю его каждому просящему, и на алтаре твоем нет жертвоприношений. На закате дня я спешу в страхе, что врата твои уже закрыты, и вижу, что нет, еще не поздно.

Я украшу тебя трофеями, венками своего поражения. Не в моих силах скрыться от непобедимого. Я хорошо знаю, что моя гордость будет сломлена, жизнь порвет свои оковы в безмерной муке, и мое опустошенное сердце зарыдает песней, подобно пустой тростинке, и камень растает в слезах. Я хорошо знаю, что сотни лепестков лотоса не будут закрыты навсегда, и тайник его меда откроется. С голубого неба на меня обратится взор и призовет меня в молчании. Ничего не останется мне, ничего - и смерть я приму у ног твоих.

Я погружаюсь в пучину океана форм в надежде найти совершеннейшую жемчужину бесформенного. Кончено плаванье от пристани к пристани в моей побитой ветрами ладье. Давно прошли те дни, когда мне было отрадой носиться по волнам. И теперь я жажду смерти в бессмертном. В пышных чертогах у неизмеримой бездны, где рождается музыка беззвучных струн, я возьму арфу моей жизни. Я настрою ее навеки и, когда исторгну последний рыдающий звук, положу ее, безмолвную, к ногам безмолвного.

В час моей разлуки с землей пусть будет моим прощальным словом: то, что я видел, - несравненно. Я вкусил затаенную сладость лотоса, что распускается в этом светоносном океане, и блажен - пусть это будет моим прощальным словом. В этой бесконечной смене форм участвовал и я, и здесь я узрел лик того, кто не знает формы. Все мое тело и все мои члены содрогнулись от прикосновения неосязаемого; и если должен настать конец, пусть он настанет - пусть это будет моим прощальным словом.

В игре с тобою я никогда не спрашивал, кто ты? Я не знал ни радости, ни страха, жизнь моя текла бурно. Ранним утром ты будил меня, как сотоварища, и вел меня от радости к радости. В те дни я никогда не вдумывался в смысл песен, которые ты пел мне. Мои голос только схватывал напевы, и мое сердце отзывалось им. Теперь, когда время игр прошло, какое зрелище предо, мною? Мир, склонив взоры к твоим стопам, в страхе стоит пред тобою со всеми своими безмолвными светилами.

Я похвалялся перед людьми, что знаю тебя. Они видят твой образ во всех трудах моих. Они приходят и спрашивают меня: "Кто он?" Я не знаю, что ответить им. Я говорю: "Право, я не могу сказать". Они хулят меня и с презрением уходят. А ты сидишь и улыбаешься. Я влагаю в песни мою повесть о тебе. Тайна переполнила мое сердце. Приходят и спрашивают меня: "Скажи смысл их". Я не знаю, что ответить. Я говорю: "Ах, кто знает, что значат они!" Вопрошавшие со смехом и злобой идут прочь. А ты сидишь и улыбаешься.